Руке было тепло, но немного страшно. Через несколько секунд аппарат, поурчав, выплюнул бумажку. Вроде как банкомат выплевывает выписку.
Предсказание было буквально следующим.
А я-то считала себя гурманкой и малоежкой. Ладно, читаем дальше.
Что бы это могло быть?
Да! Да! Я покажу эту золотую бумажку маме: не ругай же меня больше никогда, мама, за немытую посуду.
Следовал также малопонятный график, где моя работа была оценена в четыре звездочки, фортуна — в шесть звездочек, здоровье — тоже в шесть, секс — в три, а показатель «лбюовь» — в целых девять, что являлось максимальной отметкой. Я задумалась было о странностях «лбюови», или просто «льбюви», а также фортуны, но обнаружила, что не до конца дочитала собственно предсказание.
Имелось еще два пункта.
Очень трогательно. Особенно если учесть, что я последний (последний! клянусь, любимый! последний) раз вышла замуж два месяца назад, и муж мой стоял тут же рядом, и прекрасно умеет читать по-русски. Он посмотрел на меня, и в глазах его был вопрос.
Я постаралась представить все это дело шуткой. Таким ярмарочным развлечением, вроде взвешивания на весах и стрельбы по шарам. Я уговорила погадать и его.
— А ты меня не бросишь, когда я останусь одноруким инвалидом?
(На аппарате было написано, что, согласно римской легенде, человек с неискренними намерениями, гадающий без веры и надежды, рискует оставить левую руку в пасти льва навсегда.)
Я не успела как следует испугаться, как лев благополучно выплюнул новую бумажку. Уста правды сказали намж, то есть емуж, что он обладает мистическими способностями и хорошей интуицией, однако ему очень трудно применять конструктивность. Кроме того, 'иногда Вы слишком с легкостью соглашаетесь со жгучей любовью и насилием в интимных отношениях'.
Однако 'Вы хорошо выносите физические нагрузки и сами можете вполне справляться с небольшими болезнями'.
При всем при этом: показатель здоровья всего три звездочки. Показатель работы — шесть звездочек, фортуны — тоже шесть, секса — семь. Лбюовь — пять звездочек, как «Хилтон».
И — зловещее: 'Вы будете вынуждены изменить вашу судьбу, что может привести вас к большим трудностям'.
— Буду вынужден тебя убить. Оставить детей сиротами и сесть в тюрьму.
Вроде бы он пошутил.
Однако же — пошутил как-то невесело. А главное, потом, уже дома, стал как-то мрачен. Как-то по- нехорошему задумчив.
Он вдруг стал расспрашивать, с кем это я завтра собралась идти в бассейн. И сказал, что тоже пойдет, хотя раньше не собирался.
Я была не против — вместе так вместе. Наоборот, веселее. Но — он трижды спросил, кто мне звонил. Поинтересовался, откуда я знаю студента консерватории, который учит Митю на балалайке. И — не успела я раскрыть рта, обвинил меня в преувеличенной, якобы, нежности к нашему хомяку.
— 'Ах, хомочка, ах, маленький зверек!' Прихожу домой, вижу: причесали его моей зубной щеткой. Никогда не прощу.
Я поняла, что еще минута и он спросит, молилась ли я на ночь.
Быстро-быстро я засунула полусонного ребенка опять в ролики и уговорила всех бежать обратно к макдональдсу. По дороге мы выпросили немножко денег у банкомата, я еще поразилась странному, роковому его сходству с электронной гадалкой — роковому сходству и роковому же отличию. Но было некогда.
Девушка с номером 850 была еще на месте.
Я быстро погадала и, не дочитывая бумажку, погадала опять. Потом еще. Меня то пугали нищей старостью, то сулили всяческое довольство, материальное благосостояние, а также, что меня даже тронуло, 'личное удовлетворение'. Уверяли в том, что я гармоническая личность, чтобы затем заявить: 'нервная усталость и напряженность делают Вас мнительным, кажется, что Вы никогда не можете найти спокойствие'. Меня объявили интровертом и объявили экстравертом. Показатель ье — дв скакал в пределах от 051 до 622. Показатель секса — от трех звездочек до девяти. Здоровья — от четырех до восьми. Лбюовь долго зависла на четырех, потом скакнула к максимуму. Тут, наконец, вышло: 'Вы воздвигаете любимого человека на пьедестал и не замечаете остальных людей вокруг вас'. Я подтвердила — как можно более горячо. К счастью, деньги все кончились.
— Ладно, — сказал он, — я все-таки такой отличный парень, что я тебе верю. Доверяю. А если что, — тут лицо его просветлело, как у человека, который вдруг нашел универсальный выход из ситуации, — если что, я тебя порешу, и дело с концом.
Я с радостью согласилась.
И мы скрестили руки, и сплели наши нежные, теплые пальцы, и отправились домой по нежной, осыпанной листьями улице писателя Пешкова, и теплый дождик лился на наши непокрытые головы, и нежный осенний ветерок развевал наши мягкие кудри. И прекрасная перспектива жизни развивалась перед нами.
Мы бросим к черту нашу малоуспешную (ни разу выше шести звездочек) работу. И журналистику бросим, и литературу, а мальчик, видимо, бросит школу.
Мы откроем, лучше, семейный бизнес. Накрутим бумажек с предсказаниями, бросим их в шляпу и научим нашего хомяка вытаскивать по одной. У макдональдса. По десять тысяч за предсказание.
А если кто-нибудь отнесется к нашему гаданию без искренности, без веры — тому наш хомяк откусит руку. По самый локоть.
Не со зла, просто так велит ему древнеитальянский горский обычай.
А кому сейчас легко.
Чужие шутки
В разговоре о том, в каком беспорядке бывают у некоторых людей записные книжки. Олеся Поташинская: 'Дандурян, у тебя ни одного телефона нельзя найти. Ну скажи, почему у тебя Коля Пятаков записан на букву 'м'?' Дандурян: 'Да потому что он мудак'.
По телевизору участник сидячей забастовки протеста говорит в микрофон: 'У нас в области уже пять месяцев задерживают зарплату…' На нем бейсболка 'Кельвин Кляйн'.
В конце рабочего дня в учреждении. Тетенька собралась уходить, в дверях ее поймал начальник. Стоит, что-то дундит. Она переминается с ноги на ногу, поддакивает. Потом не выдерживает: 'Извините, я не могу больше с вами разговаривать. У меня в сумке тесто подходит'.
В редакции газеты 'Вечерняя Москва', где я работала после школы курьером, как-то раз мне, хихикая, передали: 'Сходи посмотри, что в холодильнике'. Общий холодильник стоял в машбюро, там хранили заказы и полуфабрикаты из кулинарии; в функции машинисток входило следить, чтобы редакционные алкаши, те, что постоянно норовили занять и перезанять по семьдесят копеек, не уворовывали колбаску. В холодильнике я увидела внушительный сверток, из которого торчали желтые куриные лапы. На оберточной
