Батюшка подхватил гулким басом:
Бабст вдруг брякнул всей ладонью по струнам и сказал мрачно:
— А ведь все равно помрем, Сёма.
— Ничего! И духи помирают, — утешил его отец Симеон. — Ты молись, а там уже не наше дело. Ну, давай, запевай следующую. Хорошо поешь, душевно.
— А ты наливай!
— Нет уж. Бери бутыль. Я тебе должен наливать, а ты — мне. Обычай такой.
Исполнив обычай, Костя снова запел. На этот раз послышалась песня Окуджавы:
Голоса новых друзей звучали в унисон.
Княжна тем временем доела последний бутерброд.
— Послушай, Пьер, они так будут пьянствовать до утра, — сказала она. — Давай пока сходим к председателю. Мы ведь приехали не на концерт, а за дедушкиной березой.
— Да, да, ты права, — кивнул Савицкий. — Придется без Кости идти.
Они вышли во двор. Паша сидел на лавочке, обнимая Дуню и что-то нашептывая ей на ухо. Вид у него был гораздо бодрее, чем раньше: щеки порозовели, а дреды боевито торчали во все стороны. Дуня не переставая хихикала, не забывая прикрывать рот ладошкой.
— Оклемался? — улыбнулся Петр Алексеевич.
— Ага. Ты представляешь, оказывается, эти самые ссаки вполне можно пить, если с умом разбавить. Меня Дуня научила. Напоминают «Нихон-сакари джосен», но только маслянистей и букет в два раза гуще. Зачетная вещица! Я думаю, Алексеич, нам надо с тобой об экспортных поставках в Москву перетереть. У меня кореш есть, он манагером в «Дайконе» работает...
— Ой, Пашенька, какой же ты умный! — восхищенно прервала его Дуня. — Такие слова знаешь! Вот сразу видно, что академик!
Она тоже явно попробовала разбавленного напитка: улыбка ее стала еще блаженнее.
— Да не, я всего лишь кандидат наук, — скромно поправил ее Живой.
— Послушай, Павел, мы сейчас идем к председателю, — сказал Петр Алексеевич. — Пойдешь с нами или будешь дальше лечиться?
— Правильно, идите, конечно, — поддержала его Дуня. — Герасим Ильич вас уже давно ждет, наверно. Тут недалеко, четвертая изба от нас.
— Спасибо, мы найдем, — поблагодарил ее Савицкий. — Так что, Паша, идешь или нет?
