можно напроситься в деревню, к материной сестре тетке Клавдии.
В конце мая за Колькой приехала мать и уговорила ехать на хутор. Сказала, что Синдеев калымит по деревням. Колька согласился, но начал торговаться: как Синдеев приедет на хутор, мать отправит его к тетке.
Колька, конечно, соскучился и по матери, и по сестре Любке, и по собаке Жульке. На хуторе было хорошо – спи по утрам сколько хочешь, бегай в лес, катайся на велике. И мать старалась вовсю – каждый день пекла пироги или блины. Колька с Любкой набирали корзины сморчков, а мать жарила их в сметане и с картошкой.
Синдеев появился за все лето раза три. Долго парился в бане, потом все никак не мог наесться и выпивал бутылку водки. Спать уходил в баню.
– Тебя боится, – говорила Любка.
Колька довольно усмехался. Правда, однажды, в его третий приезд, Колька проснулся ночью от крика. Крик раздавался из бани, где ночевал Синдеев. Колька глянул за занавеску – мамки в комнате не было.
Он сунул ноги в сапоги, схватил топор, лежавший у печки, и рванул в баню. Дернул за ручку, но дверь была закрыта. Он замолотил по ней ногами. Крики стихли, и дверь распахнулась. На пороге стоял пьяный Синдеев в трусах и майке. За его спиной, кутаясь в халат, всхлипывала мать.
– Чего тебе? – спросил Синдеев.
– Зарублю за мамку! – тонко выкрикнул Колька и занес топор.
Мать вскрикнула. Синдеев сплюнул сквозь зубы, легко вынул из Колькиной руки топор и засадил его в стоявший рядом с баней чурбак.
Колька неожиданно для себя в голос разревелся.
– Сопли подбери, – бросил Синдеев и ушел обратно в баню.
Мать схватила Кольку и побежала с ним в избу. Кольку трясло, он долго не мог согреться, зуб на зуб не попадал. Мать уложила его в кровать, согрела кружку молока, укутала его одеялом и села рядом на табуретку. Проснулась Любка.
– Гони его, мамка! – сказал он. – На черта тебе такой черт и пьяница? – спросил Колька.
– А где они, не пьяницы? – горько усмехнулась мать. – Ты их много видел?
Колька приподнялся на подушке:
– А трудовик наш, Степаныч? Он вообще в рот не берет. У него язва. Ты с ним, мамка, поженись!
– Дурачок ты мой! – сказала мать и погладила Кольку по голове. – На твоего Степаныча небось очередь из поварих и училок стоит. Боюсь, не достоюсь. – Мать улыбнулась и грустно добавила: – А Синдеев работящий, вон все лето шабашит. И мне со скотиной помогает, и с охоты его живем, и денег дает, не жалеет. На тебя, на Любку, на гостинцы.
– Не нужны мне его гостинцы, – заявил Колька. – И деньги его не нужны. Скоро сам тебе на все заработаю – и на пальто, и на сапоги. И сережки тебе куплю с красным камушком, как у тетки Нюры. Ты только гони его, мам! Ведь как мы хорошо без него жили!
– Много ты понимаешь! – сказала мать. – Какой-никакой, а мне с ним лучше стало. И потом, люблю я его, Колька!
– Ну и люби! – разозлился Колька и отвернулся к стене.
Мать гладила его по голове и тяжело вздыхала.
– Что вздыхаешь, как больная корова? – Колька повернулся и зло посмотрел на мать. – Собирай вещи, завтра с утра уеду.
Утром Синдеев отсыпался в бане. Мать проводила Кольку до поселка и посадила в автобус. Она стояла возле окна, ревела и махала ему рукой. Колька отвернулся, и у него защипало в носу.
Мать приезжала в интернат его навещать. Привозила гостинцы – пряники, вафли, конфеты и даже один раз апельсины. Они сидели с Колькой в коридоре, и она держала его за руку.
– Этот на месте? – спрашивал Колька.
Мать отворачивала голову и кивала.
– Хулиганит? – строго спрашивал он.
Мать мелко качала головой:
– Нет, нет, сынок. Ну почти нет. Очень редко!
– А это что? – Колька кивал на темно-фиолетовый синяк у матери на запястье.
Мать натягивала рукав кофты и придумывала какую-нибудь ерунду.
На зимние и весенние каникулы Колька из интерната не уезжал, а вот на летние, если Синдеева не было, ездил на хутор или к тетке Клаве в деревню. Любка тоже пошла в школу и ночевала неделю у тетки, а на выходные мать забирала ее на хутор.
Колька закончил восемь классов и поступил в ПТУ на крановщика. Дали койку в общежитии, получал стипендию, двадцать рублей. Приезжала мать и привозила курей, сало и картошку, в общем, не голодал. После училища пошел на домостроительный комбинат – отгружал бетонные плиты для фундамента и панели для домов. Платили неплохо. Отсылал понемногу матери.
А к весне его забрали в армию. Приехала мать с повзрослевшей Любкой, отметили проводы в кафе. Мать все переживала, что дорого, все время изучала меню и тяжело вздыхала.
Служить Колька отправился в Ташкент. Далеко, но интересно. Тепло – благодать! И столько фруктов! Гранаты, персики, черешня – Колька такого и сроду не видел. А какие лепешки! Горячие, мягкие – во рту тают. Куда вкуснее, чем хлеб.
Мать писала, что Любка учится плохо, книжек не читает. А Синдеев сильно болеет – попал в волчий капкан и раздробил всю ступню. Ступня гниет, не заживает, а он сидит дома и от злости пьет больше прежнего. Мать замучилась, а куда его девать, инвалида?
Колька матери отвечал, чтобы она гнала Синдеева в шею. И еще добавлял, что «при-едет и разберется».
Хорошо было ходить в увольнительные! Шататься по зеленому городу, есть ароматный шашлык, пить чай в чайхане. Кадриться с девчонками, конечно, русскими – местные закрывали лицо платком, отворачивались и пробегали мимо.
Когда служба подошла к концу, Колькин друган Петька предложил Кольке поехать на БАМ. Говорил, что там – длинная деньга и сговорчивые девчонки. За пару лет можно заработать на машину и даже на квартиру. Дембельнулись и рванули.
После Ташкента Тында оказалась раем сомнительным. Но на работу Колька устроился быстро – крановщики были нарасхват. И комнату хорошую в общежитии дали, с холодильником и телевизором. И зарплату положили, жаловаться грех. Колька послал матери фотку, где он – в обнимку с Петькой на фоне подъемного крана.
Через пару месяцев Колька закрутил роман с поварихой Людмилой. Она была старше Кольки на восемь лет, а замуж не сходила ни разу. Была она высокой, дородной и яркой – волосы красила в рыжий цвет, глаза жирно подводила синим карандашом, а губы густо малевала бордовой помадой. Замуж хотела до смерти. И еще ребеночка. Петька за Кольку опасался и говорил, что Людмила его окрутит и в загс приведет, как барана на веревке. Колька Людмилу не любил, крутил с ней так, от тоски. А нравилась ему Оля- официантка, худенькая, длинненькая, как былиночка, светлые волосы закручены в пучок, серые глаза, бледные губы. Но у Оли-официантки были муж и ребенок, так что дело было швах. Оставалось только на эту Оленьку втихаря любоваться да облизываться.
Работали, правда, как волы. Но зато за деньги, не за так. Колька исправно все относил на сберкнижку. Мечтал заработать на кооператив в городе и на машину «Москвич» или хотя бы на мотоцикл с коляской. Работали много, но и отдыхали хорошо. С гитарой, с пивком – с рыбкой, с танцами-обжиманцами. Водку Колька не пил – горько и противно, никакого удовольствия. Что деньги на эту гадость палить? Мечтали осенью поехать на море, в Сочи. Бывалые ребята рассказывали, что там рай и сплошные удовольствия. Море, солнце, кабаки и, конечно, девчонки на любой вкус. А уж если ты с деньгой – точно будешь королем.
Колька писал матери редкие письма. Мать отвечала, что все хворает и теперь на хозяйстве Синдеев, без него бы не справилась. Любка учится в интернате, но плохо, учителя жалуются. Еще мать писала, что теткин сын Лешка после армии привез в деревню жену – татарочку Зухру. Живут они хорошо и даже родили тетке Клаве внучку. Мать все спрашивала, когда женится Колька и дождется ли она внуков, и все просила
