приехать – очень сильно скучала.
На майские Колька с Петькой решили махнуть в Москву. Билеты на самолет стоили ползарплаты, но где наша не пропадала!
В Москве было уже совсем тепло, и город был украшен праздничными флагами и цветами. В гостиницах мест не было – полгорода обошли. Один дяденька, швейцар, дал им адрес знакомой бабульки. «Девушка моя», – со смехом объяснил он.
Бабулька-девушка жила в Сокольниках и сдавала приезжим одну из своих комнат. С дружком- швейцаром бизнес был налажен – будьте любезны! У нее и остановились. Брала она дорого – в день десятку с человека. Петька обозвал ее акулой капитализма.
Утром поехали гулять по Москве. Посетили, конечно, Третьяковскую галерею и ВДНХ, полюбовались фонтаном «Дружба народов». Впечатлил, ничего не скажешь! Прошлись по Калининскому, сходили в кинотеатр «Октябрь», на комедию с Луи де Фюнесом. Петька ржал как конь, так что Колька толкал его локтем в бок. А пообедали в ресторане «Арагви». Дали пятерку швейцару и прошли. А там – красота! Как в сказке. Ели солянку, шашлыки и пили грузинское вино. Такой вкусноты Колька не пробовал еще ни разу в жизни.
В магазине на улице Горького Колька купил матери сережки – золотые, с красным камушком, а в ГУМе три часа отстоял за костюмом «джерси», синего цвета с голубым кантом по краям. Людмиле, хоть и долго сомневался, взял арабские духи – с сильным запахом в толстом красивом стеклянном флаконе. В общем, намотались по полной – к вечеру валились с ног, но поездкой были довольны, впечатлений – тьма. Правда, решили, что в Москве жить бы не смогли – слишком суетливо и спешно.
А когда вернулись, Кольку ждали две новости. И обе господи не приведи! В двери комнаты торчала телеграмма от тетки, что умерла Колькина мать. Колька понял, что на похороны опоздал. Он сел на кровать, закрыл лицо руками и разревелся. Петька молча поднес ему стакан водки, и Колька залпом его выпил. Ночь не спал и ругал себя последними словами, что не успел, не доехал. Не в Москву надо было ехать по кабакам шляться, а к мамке, на хутор.
А тут еще Людмила с «хорошей» новостью – залетела, срок три месяца. Просто светится от счастья и все спрашивает у Кольки, когда пойдут в загс заявление подавать. Кольке стало совсем тоскливо, прямо хоть в петлю лезь. Жить не хотелось. А Людмила только о свадьбе и говорила. Жениться Колька не хотел – оно и понятно. Людмилу он не любил и, как проживет с ней жизнь, мягко говоря, не представлял. Но и ребенка оставить без отца тоже не дело. Сам рос безотцовщиной, помнил, как было сладко. В общем, подали заявление.
Людмила мечтала, что поедут они в Воронеж, к ней на родину. Купят кооператив, денег, слава богу, навалом и еще останется – если не на «Москвич», то на мотоцикл с коляской точно. И еще мечтала о свадьбе. В кафе «Березка», чтобы икра, шампанское и салат оливье. И платье – белое, с кружевом, и на голове – веночек из бумажных цветов. Колька слушал все это и тяжело вздыхал.
Через месяц Людмила загремела в больницу и ребеночка выкинула. Колька пришел в больницу с апельсинами и цветами, а она лежит лицом к стене и не повернется. Так ни слова и не сказала. Из больницы Людмилу встречала подруга Зойка. Она же и передала Кольке, что Людмила его видеть не хочет. Кольке, конечно, и Людмилу было жаль, и жаль неродившегося ребеночка, но в душе он испытал огромное, несказанное облегчение, такое, что ему стало стыдно и противно.
Через неделю, не попрощавшись, Людмила уехала на родину, в Воронеж, а еще через месяц Колька влюбился. Предмет его страсти звался Оксаной. Оксана работала на стройке штукатуром. В деревне, под Липецком, у нее жила мама, которая воспитывала ее сына Алешку.
Оксана была рыжая, кудрявая и смешливая. Кольке с ней было хорошо. Он хоть сейчас был готов жениться, но Оксана в этом вопросе оказалась девушкой серьезной.
– Куда торопиться? – удивлялась она. – Я с первым мужем-алкашом намаялась. Теперь хочу окончательно и на всю жизнь.
Колька вздыхал и соглашался. В летний отпуск поехали с Оксаной на ее родину. Накупили гостинцев сыну и маме. Будущая теща встретила их хорошо – с пирогами и вишневой наливкой. С Оксаниным сыном Алешкой Колька быстро нашел общий язык.
Ходили на речку, купались, загорали, собирали землянику и грибы. Спали на сеновале – и не было слаще сна. Характер у Оксаны оказался легкий и покладистый, да и Колька был не из зануд. Решили поработать в Тынде еще пару лет и вернуться в деревню, поставить большой и крепкий дом, сложить хорошую баню и завести хозяйство. Ну и, конечно, мотоцикл с коляской.
Колька сидел на косогоре, любовался закатом и думал о том, что никакой город ему не нужен. Человек он сельский, а где родился, там и сгодился. И еще мечтал, что родит ему Оксанка малышню – сына и двух дочек, ну, как получится, он всему будет рад. Потому что любил он Оксану так, что сердце заходилось.
Он предложил Оксане забрать мальца с собой, но тут воспротивилась теща. Здесь воздух, свое молоко, родная бабка. А там? Детский сад и жидкий суп с пшеном. И родители целый день на работе. В общем, крепко подумали, вздохнули и согласились. Против логики не попрешь, если голова на месте.
Еще через год поехали в отпуск на море. Колька хотел в Сочи или в Ялту, как советовали ребята, но Оксана строго сказала, что это места злачные, для тех, кто едет «погулять». А они, как люди семейные, да еще с ребенком, поедут на Азовское, в Ейск. Там и море мельче, и вообще все дешевле. Забрали пацана и рванули в Ейск. Отдыхали тихо, по-семейному. В рестораны не ходили – к чему деньги зря тратить, которые так тяжело достаются? Оксана вообще оказалась на редкость рассудительной и спокойной – какой и должна быть, по Колькиному разумению, жена.
Все бы хорошо, но Кольку мучила совесть. Третий год пошел, а он так и не был у матери на могиле. Да и сестру не видел. Деньги, конечно, отсылал и письма редкие писал, а она почему-то перестала на них отвечать. Обиделась, наверно. А что, права!
И Колька собрался на хутор. Взял неделю за свой счет, накупил подарков – цепочку золотую, перчатки кожаные румынские, шапку норковую и даже маленький цветной телевизор, «Юность» называется.
От поселка до деревни добирался на попутке. А как доехал, сразу пошел к тетке Клавдии. Самой тетки дома не оказалось – сестра Олька сказала, что они зарезали кабанчика и тетка поехала в город на базар.
– Ничего, свидимся, – сказал Колька. – Я на неделю приехал. А что Любка? Как поживает?
Олька покраснела и захихикала.
– Живет, не тужит. Сам увидишь. Замуж твоя Любка вышла! – и опять захихикала.
– За кого? – удивился Колька.
Олька засмеялась и пожала плечами.
«Всегда была дурой», – подумал Колька и попросил проводить на погост – показать мамину могилку. Нарвали в саду цветов и двинулись.
Кладбище находилось на другом конце деревни, на пригорке в березовой роще. Подошли к могиле. Простой деревянный крест, жестяная табличка с надписью. На кресте – мамина фотография на керамическом медальоне.
Колька сел на скамеечку и закурил. Олька что-то тараторила.
– Помолчи, – попросил Колька.
Она обиделась и отошла. А Колька разговаривал с мамой. Про себя, конечно. Прощения просил. За все. И было за что, это и так понятно. Детям всегда есть за что просить прощения у родителей.
Колька посмотрел на небо. Неярко светило прохладное осеннее солнце. Небо было чистым и прозрачно-голубым. Легкий ветерок перебирал на березках оставшуюся листву.
«Хорошо здесь, спокойно», – подумал Колька и прошептал:
– Лежи, мамка, не волнуйся. У меня все путем.
Он положил астры у материной фотографии и провел по ней рукой. Потом глубоко вздохнул и окликнул Ольку. Шли молча, но на душе у Кольки было спокойно и радостно. На развилке он попрощался с сестрой и двинулся к хутору.
Колька шел по знакомой тропе и узнавал каждый кустик и каждое дерево. Все было знакомым и родным. Он прибавил шагу. Впереди показался хутор. Из печной трубы вился дымок. Колька счастливо улыбнулся.
На крыльце стояла красная с белой полосой коляска.
