голоса, под верещанье телефонов; ему ужасно хотелось вздремнуть, и фразы выплетались длинные, их было никак не откусить в конце.
От усталости он строчил одно, а думал другое. Заполняя графу «Описание работы собаки», проводник думал, что техника очень шагнула, а люди за ней не поспевают и человек может своими руками делать замечательные вещи, а потом этими же руками совершить черт-те что.
Домой он пришел в восьмом часу утра. Вовка еще спал. Весь пол у его кровати был усеян фашистами и советскими солдатами, вырезанными из бумаги.
В комнате приятно пахло сном, покоем. Жена только что поднялась. Глазычев с удовольствием смотрел, как она движется по комнате, выметая веником всю вторую мировую войну.
Спать ему перехотелось; они тихо попили вдвоем чаю, потом жена собралась в больницу – она работала медсестрой. Слышно было, как в квартире захлопали и другие двери: жильцы выходили мыться, на кухню, отправлялись на службу.
Все эти звуки сейчас были приятны Глазычеву.
Жена перед уходом сказала:
– Пожалуй, я куплю сегодня Вовке пальто. Он совсем оборвался.
– Чего ж, – сказал Глазычев.
– Может, взять на размер больше? Уж очень он растет.
– Пускай растет, – сказал Глазычев.
– Суп за окном, – сказала жена. – Картошку я солила. Попробуешь вилкой, чтоб была мягкая.
– Да знаю я, как варят картошку, – улыбнулся Глазычев.
– А насчет пальто все будет в порядке: до получки мы доберемся.
Он пошел закрыть за ней входную дверь, и на пороге она снова сказала:
– Все-таки я возьму на размер больше.
В комнате он рассеянно посмотрел на дверной наличник: карандашные черточки отмечали рост сына. Сейчас последняя черта была сантиметров на семьдесят от пола.
«Маленький будет, как я», – подумал Глазычев.
И он вдруг понял, что же занимало его, как только он вернулся сегодня домой. Могут жить люди хорошо. Могут. Должны. Это не так уж трудно. Исчезнут же когда-нибудь на земле мерзавцы. Вовка дотянет. А магазинный сторож, которого сегодня убили, не дотянул.
6
В ту зиму работы у Мухтара было мало. Морозы крепко взялись в январе и не отпускали весь месяц. Даже когда Мухтар просто гулял, снег забивался между пальцами, леденел и приходилось скакать на трех лапах, а потом в клетке выкусывать и вылизывать ледяшки из каждой лапы по очереди.
Была, правда, одна работа, которая отняла недели две времени: Мухтара пригласили сниматься в фильме. За эти две недели он сильно устал, у него порастрепались нервы, потому что приходилось работать не с Глазычевым, а с чужим человеком. Глазычев всегда стоял поблизости и подавал команды условными жестами. Чужой человек, артист, изображал проводника собак, но он в этом деле ничего не смыслил и только путал Мухтара. Вообще на съемках порядка было гораздо меньше, нежели на настоящей краже. Чувствуя, что Глазычев нервничает и сердится, Мухтар тоже злился и много раз хотел укусить артиста, изображавшего проводника, и еще одного человека, который всегда кричал что-то в широкий металлический раструб.
Фильм потом вышел, Мухтар не видел его, а все работники питомника ходили на просмотр. В обсуждении принял участие Дуговец.
Он сказал, что картина будет иметь громадное воспитательное значение и что работникам кино следует поглубже изучать действительность.
С просмотра проводники вышли гурьбой. Покуривая, молчали. Кто-то предложил зайти с мороза выпить пивка. Ларионов сбегал в магазин за пол-литром, водку разлили поровну в пиво. Чокнулись кружками, выпили.
Глазычев сказал:
– Хреновый фильм.
Ларионов засмеялся:
– Твоя собака снималась.
– Ему сегодня за нас платить, – сказал Дуговец. – Он деньги за съемку получил. Сколько тебе отвалили?
– Я уплачу, – сказал Глазычев. – А вот зачем ты хвалил хреновый фильм? Тебе что, понравилось?
– К вашему сведению, – сказал Дуговец, – на вкус и цвет товарищей нет.
– Но тебе-то лично понравилось?
– А я, когда смотрю картину, про свой вкус не думаю.
– Если каждый будет думать про свой вкус, – ввязался Ларионов, – то никто и кино смотреть не станет.
– Что-то, братцы, я не понимаю, – обернулся Глазычев к остальным проводникам.
– К вашему сведению, – сказал Дуговец, – кино снимается для народа.
