возможностью снова покататься верхом.
— Давайте начнем заново. Расскажите мне о вашей семье.
— Зачем? Клянусь, что никто не собирается вызывать вас на дуэль из-за моей чести.
Майор хихикнул.
— Расскажите мне, и говорите правду. От вашего ответа зависит больше, чем я могу сейчас вам сказать. И я отправлю сыщиков проверить ваши объяснения, прежде чем поверю им.
Симона решила, что старичок больше, чем просто эксцентричен; у него не все дома. Она не могла себе представить, почему еще он так одержим правдой о незнакомке, если только не впал в старческое слабоумие. Господи, он же нанимает любовницу на неделю, а не адвоката! Тем не менее, он ждал, уставившись на нее, как полагала Симона, сквозь свои темно-зеленые очки. Поэтому она повторила историю о своем происхождении, на этот раз не пропустив сведений о цыганском и французском наследии, которое сделало ее мать нежеланной персоной в Англии.
— Поначалу моя мать притворялась, что предсказывает будущее, чтобы добавить доход к тому, который мой отец зарабатывал в качестве преподавателя латыни. Они никогда не были обеспеченными, и местное общество никогда хорошо не принимало их, но мои родители были счастливы вместе, и наш дом был полон любви.
— Она на самом деле могла? Я имею в виду, предсказывать будущее.
Теперь Симона была уверена, что на его колокольне порхают летучие мыши[2] — или они гнездятся в его парике. Она не ответила на такую ерунду, но продолжила рассказывать то, что она знала о неизвестных ей родственниках Райлендах, о своей несчастной истории трудоустройства.
Майор слушал внимательно, не вынося никаких суждений, помимо того, что спросил у нее имя барона, который теперь носил ее отметку от каминной кочерги.
— Вы же знаете, что он не дал мне никаких рекомендаций. Ни для какого рода работы.
— Он больше не нападет ни на одну молодую женщину, которая будет работать на него, — вот и все, что произнес майор в ответ, отчего по спине Симоны пробежала дрожь. Затем он, задумавшись, отпил еще вина.
— У меня есть связи, — наконец проговорил он, когда Симона уже боялась, что старичок заснул. — Я могу найти вам другую должность, где вы будете честно работать. И я могу одолжить вам средства для брата до тех пор, пока он не сможет зарабатывать сам и выплатить мне долг.
— Но вы не знаете меня. У вас нет никакой причины, чтобы прилагать такие усилия. — Она не добавила, что подобные усилия никто, даже дальние родственники в далеком Камберленде, не сочли целесообразным предпринять.
— Как я уже говорил, мне помогали люди, которые не были обязаны делать это. Я не был рожден для привилегированной жизни, но мне было дано гораздо больше, чем я имел право ожидать.
— Ваши родители были беднее, чем мои, их нигде не принимали?
— Они никогда не были обвенчаны.
— О. — Симона знала, что большинство незаконнорожденных детей росло изгоями или их просто бросали. Они подвергались гораздо худшему остракизму, чем те, в чьих жилах текла цыганская кровь. — Мне жаль.
— Не стоит. Меня взяла на воспитание замечательная семья, Харрисоны, и сделала все для того, чтобы я чувствовал себя их собственным сыном. Мой настоящий отец сгладил мой жизненный путь образованием и связями, хотя его доброта стоила ему доверия собственной семьи. Я пытаюсь выказывать ту же доброту другим, жить так, как мой отец — настоящий джентльмен, отдавая ему дань уважения. Мои понятия о чести не позволяют вовлекать женщину в жизнь полусвета.
Он мог быть сумасшедшим, решила Симона, но майор Харрисон — Харри — был душкой. Не удивительно, что все девочки в заведении миссис Бертон любили его.
— Благодарю вас за заботу, но я сама принимаю собственные решения. Работа в качестве гувернантки или компаньонки никогда не даст мне собственный дом или какое-либо будущее, кроме пенсии, когда я состарюсь, и то если повезет. И вы не можете гарантировать мою безопасность от нанимателей, подобных барону.
— Нет, но в такой жизнь тоже есть риск. Вы все еще готовы посетить этот загородный прием в качестве моей компаньонки, даже если подвергнетесь там возможной опасности?
Девушка отодвинулась подальше от него на своем сиденье. Милый старичок, должно быть, сумасшедший в большей степени, чем она думала.
— Опасность для меня?
Он нахмурил кустистые брови.
— Я не думаю, но это возможно. Я сделаю все, что в моей власти, чтобы обеспечить вашу безопасность.
Что он сможет сделать, ударить нападающего своей тростью? Сама идея была абсурдной.
— Что за опасность может таиться на изысканном загородном приеме?
— Как я уже говорил, объяснения могут подождать, но за этим собранием скрывается нечто большее, чем просто отдых в деревне. Я нажил себе врагов. Они угрожают моей жизни.
— Правда?
— Я никогда не лгу. Я не всегда говорю всей правды, потому что хороший карточный игрок никогда не раскрывает все, что у него на руках, но я не лгу. Может возникнуть опасность. Почти наверняка.
— Тогда я не смогу поехать с вами. — Ее сожаление удивило даже ее саму. Неделя вне Лондона, вдали от ее забот, с любезным старичком казалась привлекательной. — Я не могу рисковать и оставить моего брата одного в этом мире, безо всякой семьи, если я пострадаю, тогда некому будет заботиться о нем.
— Я понимаю ваше беспокойство, и все же вы идеально подходите для этой роли. Ваши навыки в языках, намек на что-то экзотическое в вашей внешности, тот факт, что вас никто не знает. Это как раз то, что мне нужно. — Майор отставил стакан с вином и сложил домиком пальцы, которые, как заметила Симона, были длинными и изящными, а вовсе не скрюченными и покрытыми старческими пятнами. Через минуту он спросил: — А что, если я назначу опекуна для мальчика в случае, если произойдет самое худшее?
Симона попыталась покачать головой, но майор Харрисон продолжал:
— Графа, который — я клянусь в этом — позаботится о его будущем.
— Графа?
— Но если подумать, то у лорда Ройса не лучшее здоровье, и он недостаточно молод. Его сын, виконт Рексфорд, будет готов принять на себя эту ответственность.
— Думаю, что вы, должно быть, размечтались, сэр, или выпили слишком много вина. Граф? Виконт? Что они будут делать с мальчиком, который отчасти цыган, отчасти француз, и к тому же совершенно нищий?
— Они… мои друзья. Я могу представить вам на подпись юридические документы до того, как мы уедем в Ричмонд.
— Значит, вы возьмете меня?
— Я разрываюсь на части. Вовлекать молодую леди в распущенную и разгульную жизнь — это против моих принципов, так же, как и вовлекать невинное создание в опасные занятия.
Симона молча помолилась о том, чтобы жизнь куртизанки не была настолько унизительной, какой майор ее озвучил. В конце концов, она ведь не стоит на углу улицы и не делит свое тело каждую ночь с бесчисленным количеством мужчин, как девочки миссис Бертон.
— Вы будете хорошо обращаться со мной, — с убеждением проговорила она.
— Конечно. И все же, это не то, как вы хотели бы провести свою жизнь, не так ли?
— Нет, и это правда. — На самом деле ей была ненавистна сама эта идея. Однако Симона не могла доверять щедрости сумасшедшего старика. Его семья могла воспротивиться поддержке неизвестного студента. Она знала, что семья способна упрятать майора в Вифлеемскую больницу[3] прежде, чем он заплатит за обучение Огюста. — Однако мне нужны деньги, которые я могу заработать таким образом.
— А мне, к несчастью, нужна именно такая женщина, какой вы оказались: верная, сообразительная,
