Обо всем этом написал в Туранск мастеру Игнатию Севкин отец.
В конце 50-х годов Севмор закончил техникум, и его назначили начальником цеха абразивного завода. Позднее уже мало кто из старожилов помнил о передрягах его нелегкой судьбы. Лишь он один не мог забыть. Да шрам, рубец от резаной раны через все лицо — от лба до подбородка — остался у него из прошлого на всю последующую жизнь…
На третьей встрече в Туранске, весной 1960-го, уже не было Петра Крайнова. Вместо него приехал его отец. После войны, пока отец служил в Германии, Петр еще несколько лет жил и работал в Туранске. В 1948-м поступил в спецшколу, позже в военное училище, которое закончил с отличием. Отец его, к тому времени кадровый генерал, был переведён в один из отделов инспекторского управления Министерства обороны и выполнял некоторые поручения в Комитете ветеранов войны.
Сын изредка, когда удавалось, навещал отца в его московской квартире, где на внешний взгляд было все, кроме главного — семьи и семейного обихода.
В гостиной висели три большие фотографии отца с сыном, а над ними — два карандашных портрета мамы и сестры Петра. На письменном столе лежали карманные часы с металлической решеткой, которые уже никогда не заводились, и в них остановилось прошлое время.
Петро со своей саперной частью нередко участвовал то в разминировании, то в военных учениях.
Во время военных учений 1959 года старший лейтенант Петр Крайнов со своим подразделением вынужден был разминировать участок и обезопасить людей от неразорвавшегося снаряда. Он выносил снаряд в безопасное место. Неожиданно снаряд разорвался в руках Петра…
На похороны прилетел из Москвы отец. Крышка гроба была наглухо забита. Останки молодого офицера бережно похоронили рядом с одной из братских могил…
В том же году отец вместе с друзьями Петра сходил на туранское кладбище к Зине Доброволиной, о которой слышал раньше много нежных слов от сына. Рядом с ним были Фаткул, Рудик Одунский, Юра Сидоров и Уно Койт с женой и тремя сыновьями, похожими на светловолосых викингов. На могиле Клары Койт жена Уно несколько минут читала католическую молитву. Уно с семьей прилетел из Таллинна, где к этому времени работал лесничим. Он покинул Туранск в начале 50-х, Закончил в Эстонии сельскохозяйственную академию, пошел по стопам отца. Позже Крайнов-старший через Комитет ветеранов войны помог ему найти захоронения его отца и братьев. Уно с семьей посещал эти места ежегодно.
Генерал Крайнов помог найти в Карелии и могилу погибшего в финскую войну отца Юры Сидорова. И сын с матерью наконец-то съездили туда на поклон… Юрка Сидоров уже в мае 1945-го запросился из Туранска к матери. Ушли прочь страхи и колебания. Его отпустили. Встреча с матерью в Ижовке произошла без обид и скандалов. Были только слезы.
Сидоров сначала устроился в мехмастерские совхоза, но потом окончил Кировский ветеринарный институт. Вернулся, стал животноводом, а вскоре управляющим скотофермой. Из Кирова привез жену, вятскую красавицу, которая родила ему двух погодков.
Позже его избрали председателем сельсовета.
С трудом скрывал он свою радость от матери, которая всегда относилась к деревенскому начальству почему-то настороженно. Внуков она нянчила с особым ласковым пристрастием. Она подшучивала над собой: «Я долгожительница оттого, что костлявая, а кость никакая коса не берет».
Оставаясь в доме полной хозяйкой и распорядительницей большой сидоровской семьи, она понукала и понужала всех, не давая спуску прежде всего сыну. По «святым дням», которые она сама установила в доме, велела сыну читать письма его отца, чтоб вся родня их выучила и помнила.
На всех встречах в Туранске с шутками и прибаутками Юрка непременно рассказывал о чудачествах своей мамки…
Во время последней встречи Крайнову-старшему показали Туранск. К той поре на пустырях выросли «хрущевские» дома, стеклянными окулярами смотрел на улицу новый ресторан. Не прошли мимо, заглянули, посидели, выпили. Народу мало, суеты никакой, уютно. Центр города остался нетронутым, прежним старинным, с парком, липовыми аллеями и двухэтажными особняками декабристов.
Недалеко от завода чудом сохранились деревянные бараки фэзэушников и ремесленников. В бывшем красном уголке и спальнях устроили заводской учебно-методический кабинет и комнаты для приезжих. Легко отыскали, где чья койка стояла. На прежнем месте оставалась радиоточка, с проводом и розеткой, без черного репродуктора…
По окончании встречи Рудик Одунский поехал вместе с Крайновым-старшим, им было по пути. Уно Койт с большой своей семьей улетел самолетом из Свердловска до Таллинна. Сидоров торопился на сессию сельского Совета и уехал поездом до Ижевска.
Крайнов-старший из Москвы свозил Рудика Одунского на могилу Петра. Там оба, присев у каменной плиты, не стесняясь друг друга, не смогли сдержать слез: солидный мужественный на вид генерал в черном штатском костюме и молодой человек, снявший очки, неловко вытиравший рукавом подслеповатые глаза…
В дороге Рудик попросил генерала разыскать могилу мужа Полины Лазаревны Доброволиной, отца Зинки. Без всяких объяснений строгий генерал отрезал: «Это невозможно! Таковой просто нет!»
Он знал о судьбе Доброволина. Когда Полина Лазаревна пыталась выяснить, как говорила она, «второе ужасное недоразумение», то написала отчаянное письмо Петру Крайнову, взывая о помощи через его авторитетного отца. Но Петро отвечал ей лишь утешительными фразами и ни словом, ни намеком не коснулся существа дела…
Правда, Крайнов-старший не отказал Рудику выяснить судьбу его отца, но так ничего и не сообщил о нем. Уже будучи редактором одного из издательств, Рудик сам каким-то окружным путем дознался, что отец его после возвращения из Испании был приговорен к расстрелу по делу «антисоветской троцкистской военной организации». Когда, где и в каком месте он похоронен, Рудику установить не удалось. Вот тогда ему и вспомнилась резкая фраза генерала: «Это невозможно!»
Но почему все так скрыто и неизвестно? Павел Пашка писал ему, что даже он знает могилу своей мамы, казненной фашистами, и приходит к ней вместе с тетей Ханкой в дни поминовения.
Иначе это же святотатство — лишить ушедшего из жизни человека его последнего, вечного пристанища.
Приходит Павел и к небольшому обелиску, под которым захоронен его отец, геройски погибший в самые последние дни войны. Именем Богумила Пашки названа одна из улиц небольшого городка под Братиславой, где он родился. Павел уехал из Туранска на родину после того, как через Красный Крест разыскала его тетя Ханка. На встречу в Туранск он смог приехать только в 1965 году. Ему выхлопотала такую туристическую путевку тетя Ханка через «Чедок» и Общество чехословацко-советской дружбы. Павел уже был женат, имел детей, их тетя Ханка считала своими внуками. Он привез и показал много фотографий: своих детей, близких, виды Братиславы, могилы родителей. Возвращаясь из Туранска, Павел нашел няню Нюсю. Она из Курганской области переехала в родной Воронеж, устроилась на прежнее место поварихи в заводской столовой. С трудом узнала Павла. Несколько раз перекрестилась, не веря глазам своим. Поплакала, за подарки сердечно благодарила, много расспрашивала. Няня Нюся была убеждена, что Павел уехал из Бозулука с отцом в воинском эшелоне, исчез где-то на дорогах войны, а после войны — в суете другой жизни. Очень сокрушалась о гибели Богумила Пашки, потом сказала: «Он и богу был мил и людям был мил, потому-то он и герой»…
Они провели вместе несколько часов. На работе няня Нюся, как всегда, была бойкой и ловкой, а когда провожала Павла на вокзале, выглядела уже слабой и потерянной. Стояла у вагона, вытирала платочком глаза, благословляла в дорогу. Наказывала, чтобы порадовал детей своих и тетю Ханку гостинцами. Ну и, конечно, — чтоб не забывал, писал, приезжал…
Но больше Павел в Туранск не приехал, хотя к майским встречам рассылал ребятам обстоятельные письма. Как-то, прочитав одно из них, Рудик Одунский горестно сказал: «Чем дальше от того дня Победы, тем настоятельней нужда в наших встречах: будь то у фронтовиков или тыловиков, будь то у детей войны. Для многих молодых это, увы, похоже на представление, а нам без этого уже немыслимо жить»…
