он. Вернее так: это утверждают законы вселенной.
— Конечно она. Она во всем хороша. — Сет наблюдал, как я обрабатываю ровную гладкую поверхность. — Видишь?
Крася с Мортенсенами, я проводила чрезвычайно нормальный и чрезвычайно приятный вечер. Они такие забавные и такие симпатичные, что невозможно их не полюбить. Работая с ними бок о бок, я чувствовала, что и в самом деле становилась почти своей. Как будто это моя семья. Они включали меня во все свои дела и разговаривали так, будто у нас с Сетом дело решенное, подразумевая, что я буду у них не только на День благодарения, но и на Рождество, и целый букет других совместных дел.
Простая, случайно задевшая меня любовь наполняла счастьем, но и печалью. Я никогда не смогу вполне ужиться с какой-либо смертной семьей, даже если эти непонятные отношения с Сетом продлятся достаточно долго.
Отпихивая прикрытую пластиком коробку, я поймала чей-то взгляд изнутри. Подняв пластик, я улыбнулась, увидев окантованную свадебную фотографию Терри и Андреа, где нашлось место и для гораздо более молодого Сета.
— Посмотри на себя, — поддразнила я его. — Тогда ты имел обыкновение бриться.
Он потер щетину на подбородке:
— Я и сейчас бреюсь.
— Так это тот самый случай, который Сет так позорно чуть не пропустил?
— Да, — печально произнес Терри. — Очевидно, закончить «Жар таланта» было делом поважнее, чем засвидетельствовать мое бракосочетание.
— О, это действительно хороший роман, — беспристрастно заметила я.
Я была не вполне уверена, что настолько хороший, чтобы пропустить свадьбу, но все же один из моих любимых. Возможно, он стоил этой жертвы.
— А кто этот парень рядом с вами?
— Другой наш брат. Иен.
— Еще один Мортенсен? Да вас много, ребята.
— И не говори, — сказал Терри. — Иен у нас паршивая овца.
— Я думал, паршивая овца я, — чуть ли не обидевшись, возразил Сет.
— Нет. Ты рассеянная артистическая натура. Я — положительный тип. А Иен — необузданный гедонист.
— Что такое гедонист? — спросила Кендалл.
Ее отец задумался.
— Это когда ты покупаешь по кредитным картам то, что не можешь оплатить, меняешь кучу работ и имеешь кучу… знакомых дам.
— Хороший эвфемизм, папа, — округлила глаза Бренди.
Я восхищенно подумала, что только в семье Мортенсенов четырнадцатилетние употребляют слово «эвфемизм».
Андреа подошла к портрету и залюбовалась собой молодой. На фотографии на ней было кружевное платье с длинными рукавами, оставлявшее плечи обнаженными.
— Ах, было же время, — вздохнула она. — До того, как беременность изуродовала мое тело.
— Ну, это было не только до беременности, — многозначительно заметил ее муж.
Она бросила на него угрожающий взгляд. Бренди застонала.
Сет спрятал улыбку и сменил тему разговора:
— Там в церкви был ужасный ковер. Бордовый, с грубым ворсом. — Он покачал головой. — Наверное, я предпочту жениться на улице.
— Боже мой, — с притворным ужасом воскликнул Терри. — Не могу поверить, что ты хотя бы допускаешь возможность женитьбы. Я думал, ты женат на своей литературе.
— Ну, у меня никогда не было предубеждений против полигамии.
— Что за полигамия? — выпучила глаза Кендалл.
Потом, когда с гостиной было покончено, мы с Сетом начали уборку, пока Терри и Андреа укладывали потомство. Девочки сопротивлялись, цеплялись за меня и Сета, требуя договорить и желая увидеть нас завтра.
— Мои племянницы думают, что ты рок-звезда, — заметил он, когда мы мыли на кухне кисти. — Кажется, они любят тебя больше, чем меня.
— Разве от меня невозможно оторвать Кейлу? Кстати, она когда-нибудь говорит?
— Бывает. Обычно когда чего-нибудь добивается — конфеты или каких-нибудь мелких предметов, которыми может подавиться.
Мы молча продолжали мыть кисти, пока я не заговорила на тему, засевшую у меня в голове с тех пор, как он упомянул ее.
— Свадьба на улице, да?
Мысль о женитьбе Сета доставляла мне какое-то извращенное удовольствие. Потому что, с одной стороны, я ведь женщина, а для женщин свадьба — это очень важное и приятное событие; а с другой стороны, я суккуб, и мне уж точно не стать его невестой. К тому же мое смертное супружество оказалось не слишком удачным. Я изменяла мужу, я довела его до депрессии — хотя тогда и слова такого еще не знали, — и в конце концов я продала душу и присоединилась к сонмам адова воинства. Все это не слишком способствовало матримониальным успехам.
Сет скосил на меня удивленный взгляд:
— Да.
— Не слышала, чтобы какому-нибудь парню приходила в голову подобная идея.
— Иногда это с нами случается.
— Ты разработал и другие детали? Или просто праздник любви на свежем воздухе?
Он задумался, и мы вернулись в гостиную. На его лице появилось сосредоточенное выражение, как всегда, когда он сочинял очередную строчку или намеревался сказать что-нибудь умное.
— Я хочу хороший банкет, — наконец сообщил он. — Не такой, знаешь, дешевый, с холодной нарезкой. И никаких бантиков на стульях и прочей мишуры. Ненавижу.
— Ого! Похоже, ты все обдумал.
Я начала отдирать от стен липкую ленту, а он, стоя на коленях, собирал с пола оставшиеся кисти.
— И еще я хочу, чтобы моя невеста надела туфли с открытыми мысками.
— Почему с открытыми?
Он поднял на меня изумленный взгляд:
— Потому что пальцы сексуальны.
Я взглянула на свою голую ногу. Пальчики были маленькие и симпатичные, ногти выкрашены бледно- лиловым лаком. У Андреа не нашлось обуви моего размера.
Я одарила его лукавой улыбкой:
— Такие, как эти?
Он отвернулся и продолжил работу. Бросив липучку, я подошла к нему, стараясь не расхохотаться:
— Объяснитесь, Сет Мортенсен, вы фетишист?
— Это не фетишизм, — невозмутимо ответил он. — Просто высокая оценка.
Теперь я рассмеялась:
— Да ну? — Я пощекотала его пальцами ноги. — Ты высоко ценишь эти пальцы?
— Я все в тебе высоко ценю — даже твой норов.
Присев рядом, я положила руку ему на плечо:
— Подумать только! Все это время я гарцевала вокруг тебя в блузках с глубоким вырезом и без нижнего белья, страшась твоего непоколебимого сопротивления, когда на самом деле пальчики ног…
— Без белья? — перебил он. — Подожди. А сейчас?
— Рот на замок. Тебе придется выяснять старомодным способом. Рассказывать не собираюсь.
— О-о, — предостерегающе протянул он, — у нас есть способы развязать вам язык.
— Например?
