Неожиданно стремительным движением Сет вскочил и перекатил меня на спину. Одной рукой он прижал меня к полу, а второй занес надо мной влажную от краски кисть.
— Эй! — взвизгнула я. — Это не сексуально. Это даже не круто.
На самом деле это было сексуально именно в такой степени, в какой и должно быть. Он сделал вид, будто вонзает в меня кисть, и, хотя не завершил удар, меня всю передернуло.
— Что такое? — дразнил меня он. — Тебе же не страшны раны.
— Ох! Ты извращенный подонок.
Его губы скривились в порочной ухмылке, и он слегка мазнул кистью по моей щеке. А потом оставил такой же след на другой щеке.
— Готова к бою, — объявил он и немного расслабился.
Я тут же воспользовалась ситуацией и с победным криком высвободилась и перевернула его. Теперь я нависала над ним, одной рукой упершись ему в грудь, другой держа его руку.
— С каждым днем я узнаю о тебе все больше, — заметила я, склонившись к нему. — И вижу темную твою сторону.
Мой конский хвост распустился, и теперь волосы спадали, образуя нечто вроде полога вокруг его лица.
— Тебя это тревожит?
— Как-то даже нравится, если честно.
Я исполнила «поцелуй украдкой» — так мы называли эдакий не слишком глубокий поцелуй, не пробуждающий суккубовского естества. Едва сдержавшись, я просто прижималась к нему губами. Одной рукой Сет обнял меня за спину, другой перебирал волосы. На лице его играла ленивая, довольная улыбка.
— Хочешь, пойдем что-нибудь перехватим?
— Что ты имеешь в виду?
— Все. При условии, что общество найдет это съедобным.
Улыбнувшись, я снова его поцеловала, только на этот раз не озаботилась тем, чтобы поцелуй был действительно «украдкой». В нужный момент я не остановилась, а, наоборот, смелее проникла языком между его губ. Удивительно, что это неблагоразумие резко прекратил не начавшийся переход энергии, а сам Сет.
— Фетида, — предостерег он, отстраняя меня — не грубо, но и не слишком деликатно.
Я уставилась на него, внезапно лишившись рассудка. Я хотела целовать его еще и еще. Забыв, к чертям, о своей суккубовской сущности.
И виной тому не только влечение, или наша схватка, или замечания по поводу пальцев и нижнего белья. Так подействовал весь этот вечер. Из-за того, что я как бы стала частью семьи. Из-за разговоров о свадьбе, которой никогда не бывать. Меня вдруг захлестнули переживания. Радость и счастье быть рядом с ним. Сознание, что он любит меня такой, какая я есть. Теплое умиротворение, само собой возникавшее в его присутствии. Но конечно, не все чувства были светлыми. Ярость оттого, что наши отношения не допускают полного слияния. Отчаяние оттого, что он не бессмертен. Ревность оттого, что я никогда не стану его невестой. Что там сказал Джером? Что я лишаю Сета всех нормальных проявлений жизни? А я? Ведь я даже простым поцелуем не имею права выразить все эти переживания.
— Фетида, — повторил он, вглядываясь в мое лицо, на котором наверняка было совершенно безумное выражение. — Давай же. Ты сильнее этого.
Он говорил печально и сочувственно, но вместе с тем твердо и покровительственно. Его слова выхватили меня из водоворота эмоций, вдруг заставив почувствовать свое, ну, недостаточное ему соответствие.
Вернувшийся в гостиную Терри изумился, увидев меня сидящей верхом на его брате.
— А вам, ребята, в постель не пора?
Мы с Сетом обменялись горькими понимающими улыбками.
— Если бы, — сказала я.
Когда все было убрано, мы отправились на поиски очень позднего обеда. Мы были спокойны, никто не упоминал о том, что случилось. Наверное, он сознавал, что мне тяжелее, чем ему, и хотел как-нибудь меня утешить. Но очевидно, в голову ничего не приходило, поэтому мы не разговаривали до тех пор, пока не вернулись к дому Терри за своими машинами.
— Джорджина, — вдруг нерешительно произнес он, когда мы стояли у моего автомобиля. — Я должен кое-что знать.
Я устало взглянула на него, испугавшись серьезного тона. Я больше не хотела сегодня тяжелых вопросов.
— Что? — вздохнула я.
Мгновение он изучал меня.
— Ну… так есть на тебе сейчас нижнее белье?
Я отпрянула, изумленно моргая. Потом я заметила, с каким трудом он сохраняет невозмутимость. Как забавно. Сет пытался ободрить меня так же бестолково, как сделала бы и я. Тугой комок в груди рассосался.
— Да, — улыбнулась я.
— О, — сказал он с облегчением, видя, что я расслабилась, но разочарованный ответом.
— Но знаешь, в чем истинная прелесть перевоплощения?
— В чем?
— Его уже нет.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Я совершенно не ожидала, что дверь дома Бастьена мне откроет Дейна.
«Боже ты мой, — подумала я. — Он переспал с ней».
Правда оказалась куда менее возбуждающей. Бастьен — в облике Митча — стоял возле стола по локти в муке и энергично месил средних размеров комок теста.
— Привет, Киска Табби, — сказал он, заметив изумление на моем лице. — Дейна учит меня печь хлеб.
— Bay, — сказала я.
А как еще ответить на подобное заявление?
Я лично видела Бастьена, пекущего хлеб в куда более примитивных условиях, но он верил, что старая ситуация учитель — ученик вымостит ему дорожку к постели Дейны. Конечно, здесь был резон. Человеческой породе свойственно выпячивать превосходство, а учитель и ученик могут проводить кучу времени наедине. Я, правда, подозревала, что даже с такой тактикой Дейна может остаться недоступной, но ладно, вдруг игра и стоит свеч. Меня поразило уже то, что она нашла для этого время.
Я думала, она слишком занята бомбардировкой абортариев и раздачей школьной формы.
Черт! А так ли уж много времени она сможет уделить ему? Я встретилась с Бастьеном глазами.
— Если я не вовремя, могу зайти попозже, — сообщила я.
— Нет-нет. Дейне скоро нужно идти на собрание. Ты сможешь составить мне компанию, как только я отправлю в печку этого малыша.
Он говорил искренне. Похоже, он уже отчаялся уговорить ее остаться.
Чувствуя себя неловко в ее присутствии, я села на табуретку у кухонной стойки и потягивала мокко с белым шоколадом, который сама себе и приготовила. Дейна уселась рядом. Я с трудом сдерживала порыв от нее отодвинуться. Скользнув взглядом по кухонному столу, я заметила груду брошюр и проспектов КССЦ.
— Откуда такая тяга к кулинарии? — льстиво поинтересовалась я, чтобы прервать затянувшееся молчание.
— Не может же холостяк вечно сидеть на гамбургерах и замороженных обедах, верно? — Он широко
