— Он Никту не отгонит, — ответил Данте. — Ее ничто не отгонит. Но может заставить ее подумать дважды. Действует скорее как… репеллент.
— Цитронелла?
Он закатил глаза.
— Да. Все зависит от энергетического заряда Никты. Если он невелик… амулет, возможно, не даст ей приблизиться.
Я снова посмотрела на шарик. И снова ничего особенного не увидела. В нем не ощущалось никакой силы. Правда, я могла воспринять не всякую ауру. Низшие бессмертные хуже чувствуют неодушевленные предметы, чем люди-медиумы.
Данте мое молчание как будто рассердило.
— Слушай, тебя никто не заставляет им пользоваться, — сказал он резко. — Но я угробил на него кучу сил. И с твоей стороны было бы довольно мило, придержи ты на секундочку свою иронию и скажи мне спасибо.
— Мою иро…
Я чуть не вспылила сама, но сдержалась. Данте, конечно, в списке моих знакомых-циников занимал одно из первых мест, но и я не была девочкой-ромашкой. С тех пор как впервые пришла за помощью, ничего, кроме хлопот, ему не доставила. И, взглянув на него сейчас, заметила, что он бледен и выглядит усталым. Даже если шарик был бесполезен, на изготовление его он и впрямь затратил какие-то силы.
— Ты прав, — сказала я. — Извини. Спасибо. Большое тебе спасибо.
Он вскинул брови. Кое-как сдержался, чтобы не высмеять тут же мою искренность. Только кивнул.
— Не стоит благодарности.
Мы немного помолчали. Похоже, без иронии оба не знали, что сказать.
— Ты… нашла ангелов?
— Нет. Хоть у Бэтмена сигнал одалживай… Джером в отъезде до сих пор. Хью — мой друг-черт — может с ним связаться, но если мы окажемся не правы в своих подозрениях, Джером взбесится не на шутку. — Припомнив разговор в кафе, я нахмурилась. — Хью уже бесится, поэтому не знаю даже, хочу ли я его помощи.
Данте улыбнулся.
— А я думал, суккубы со всеми в нежной дружбе. Или это тоже миф, как крылья и огненные глаза?
— Просто он по-дурацки повел себя с Сетом.
Данте ждал продолжения. Я вздохнула.
— Хью считает наш роман пустой тратой времени. И не потому, что мы не спим вместе. Думает, я буду страдать.
— Для черта — весьма альтруистично. — Он шагнул ко мне, шутливо щелкнул по носу. — Но, ребята, с этими вашими странными представлениями о морали я бы зарекся что-то насчет вас предполагать. А ты сама? Тоже думаешь, что будешь страдать?
— Нет. А если и думаю, это мое дело. Хью незачем обо мне беспокоиться. Да и еще и Сета нервировать!
— Не переживай ты так. Беспокоится — значит, заботится. Относись мы так друг к другу все, в мире было бы куда меньше страданий.
От Данте такого высказывания я не ожидала.
— Возможно. Но и ненужного давления тоже было бы меньше.
Он хмыкнул, взял меня за руку. Перевернул ее и посмотрел на ладонь.
— Набор линий случайный для этого обличья? — спросил он.
Я кивнула.
— Можешь изменить его на первоначальный?
— Ты что, гадать собрался? По мне, так все это фуфло.
— Не все.
Я ждала продолжения, но Данте ничего не добавил. Серые глаза его были серьезны и задумчивы. Что-то в них заставило меня подчиниться, и с превеликой неохотой я превратила руки в те, с которыми родилась.
Ни разу, став суккубом, я не возвращалась в свое истинное обличье. Терпеть его не могла. И даже от такого маленького изменения мне сделалось не по себе. Руки были слишком большими для нынешнего миниатюрного тела и выглядели совершенно чужеродными.
Данте посмотрел на одну ладонь, на вторую. Фыркнул через пару секунд и выпустил обе.
— Удивительно.
Я тут же вернула им прежний вид.
— Что — удивительно?
— Ты правша? — ответил вопросом он.
— Да.
Данте показал на левую ладонь.
— Ее линии рассказывают о тех качествах, с которыми ты родилась. Линии правой — о том, как ты растешь, меняешься и развиваешь дарованное тебе от рождения. Левая — природа, правая — опыт.
— И?
— У тебя они одинаковы на обеих руках. Глубокая линия сердца… означает характер сильный и страстный. Что не удивляет. Но она разорвана на множество частей.
Он коснулся моей левой руки.
— Тебе предназначено было страдать. Коснулся правой.
— И по этому пути ты собираешься идти вечно. Не учишься. Не меняешься.
— Если что-то предназначено, при чем здесь учение и перемены? Разве это не данность?
Осуждение, которое я услышала в его голосе, мне не понравилось. Как будто я была виновата в том, что у меня такие ладони.
— Не начинай, — сказал он. — Я не философ, и все эти дебаты насчет предопределения и свободной воли — не для меня. К тому же гадание по ладони — фуфло.
— Да, — холодно сказала я. — Согласна.
Данте, к моему удивлению, вдруг обнял меня и притянул к себе.
— Будь осторожна, суккуб. Тебя сейчас окружают опасности. Со всех сторон. А я тоже не хочу видеть, как ты страдаешь.
Я не стала отстраняться, положила голову ему на грудь.
— С чего ты стал вдруг таким милым? Все еще надеешься уложить меня в постель?
— Всегда буду надеяться.
Он поцеловал меня в лоб. Потом в нос. И в губы.
— Но ты мне и просто нравишься. Поэтому поберегись.
Я поехала домой, дивясь по дороге странному поведению Данте. И не заметила, думая о нем, как добралась. В квартире ни Винсента, ни ангелов опять не застала и решила заглянуть в «Изумрудный город». У меня был выходной, но, зная, сколько там сейчас работы, я подумала, что от помощи никто не откажется. Мне же просто надо было отвлечься.
Перед закрытием магазина позвонил на мобильник Сет и спросил, не могу ли я забрать его от брата. Собственную машину он оставил в Куин-Энн, поскольку до кинотеатра, а потом и до дома его подвез Терри. И я, покончив с делами, отправилась за ним.
Терри и Андреа встретили меня тепло, напомнили, что ждут нас с Сетом на Рождество, о чем я и без того не забыла. К нашему роману они относились как к чему-то хрупкому и могущему разбиться в любой момент — каким он и был на самом деле — и пытались защитить его изо всех сил.
Девочки мне обрадовались, налетели, засыпали вопросами и новостями. Все, кроме Кейлы, которую отчего-то еще не уложили спать, хотя было довольно поздно. Она молчала, что неудивительно, поскольку, не считая нашего последнего с ней разговора, Кейла молчала почти всегда. Но обычно она подбегала ко мне вместе с сестрами. Сегодня же осталась сидеть на диване. И пока Сет одевался, я подошла к ней сама.
