— Вот. Шумский. Это грузчик, сидевший, помните?
— Помню, помню.
— В ночь ограбления в Приморске был на работе — третья смена. Отлучка исключена, у них конвейер, а он на складской приемке.
— А по Шиловску?
— Тоже отпадает. Он в это время…
— Ладно, — остановил его Малинин. — Отпадает так отпадает. Кто там у нас еще?
— Сидоренко, эта продавщица. И Шаимский — зав. отделом из гастронома семнадцать. Тоже все чисто. Хотя подозрительные контакты у нее есть.
— Что за контакты?
— Среди ее подружек — некая Марта, на самом деле Мария Васильевна Назаренко. Нигде не работает, занимается мелкой спекуляцией. Ранее судима за продажу краденого и укрывательство.
— Когда ранее?
— Восемь лет назад. Отбыла полтора года в колонии. Сейчас формально домохозяйка. Двое детей, ни одного мужа.
— Ну посмотри еще, Коля.
— Да смотрю, — досада от всего происшедшего не оставляла Осецкого. — Колесниченко отпадает категорически. Ни по наводке, ни по взлому. Комсорг курса, сержант после армии, вообще — другой человек.
— Уверен?
— Уверен, — Коля снова вздохнул. — И медсестра эта, Павлова, тоже никаким боком. Она с подружкой приезжала — Марина Ушкова, старшая медсестра, вместе с ней работает, в третьей горклинбольнице. Она ее сама и пригласила к родным.
— А геологи?
— И с геологами пусто, — огорченно сказал Коля.
— Вот работка, — улыбнулся майор. — Тебе бы радоваться, что все это — хорошие люди, а ты расстраиваешься.
— Я ж не поэтому расстраиваюсь.
— Все, Коля, понятно. Дмитриев — это был тяжелый удар. Ладно, иди трудись. Начинай смотреть минус тридцать. И эти концы надо зачистить. Малинин говорил спокойно, но что-то постукивало у него в памяти — настойчиво, методично, не давая передышки, словно крючок подергивали. А вспомнить Павел Николаевич не мог. Он отпустил Осецкого и стал перебирать факт за фактом, фразу за фразой все, что было сказано здесь в кабинете за последние два часа. Эта мука продолжалась — таинственный стук не прекращался. Малинин пытался переключиться, чтобы забыть, чтобы воспоминание пришло само. Но ведь мелькнуло же что-то, не мысль даже, а тень ее, след мысли, мелькнуло, оставило зазубрину, и теперь она саднила, не давала покоя. Это было что-то важное, оставшееся неосознанным. Что-то, что точно входило в мозаику расследования, могло определить положение других ее кусочков, а вот мелькнуло в подсознании — и исчезло. Успокоиться Малинин не мог. Он вышагивал по кабинету, возвращался к столу, снова припоминал детали, фразы, сцены с Дмитриевым, а вспомнить никак не мог. Тогда он рассердился на себя: хватит рефлектировать. Надо работать. Если было что-то важное, то всплывет само, само всплывет, если я перестану мучиться, а буду работать…
— Чумаков? Валера? Ну что у тебя есть — тащи! — словно ничего и не произошло, сказал Малинин. — Все тащи ко мне.
В кабинете был только Кравец, когда в дверь постучали. Анатолий по обыкновению своему буркнул:
— Войдите!
Но постучали снова, и тогда он сказал уже громко и внятно:
— Входите же!
Могучий широкоплечий человек вошел в комнату и внес завернутую в газету стальную пластину. Он легко опустил ее на чумаковский стол и повернулся к Кравцу:
— Тюриков я, Александр Сергеевич. Мы тут с товарищем Чумаковым…
— Садитесь. Он сейчас будет.
Тюриков для чего-то потрогал пластину, принесенную в кабинет, и сказал Кравцу:
— Непростое дело.
Анатолий не знал, к чему относятся слова этого добродушного здоровяка с седой шевелюрой, и только подтвердил кивком: непростое, мол, понятно.
А дальше гость повел себя уж вовсе странно. Он встал, подошел к Толиному столу, с любопытством стал разглядывать лежавшие перед Кравцом фотографии. Вот это было совсем не положено, и Кравец без церемоний собрал снимки, аккуратно уложил их в черный конверт, для верности еще и конверт перевернул и только тогда поглядел в глаза Тюрикову — прямо и вопросительно: что вас тут интересует, не понимаете, что этого нельзя?
Тюриков пожал плечами, отошел, сел снова и сказал обиженно:
— Вам, конечно, секреты, но только без меня вы бы этих фотографий не имели.
— Что? — удивился Кравец.
— А то, — сердито ответил сварщик. — Это мы с товарищем Чумаковым у вас в лаборатории такой портрет сделали. А вы его теперь от меня прячете. Мне теперь на него смотреть нельзя. — Он хмыкнул и отвернулся.
— Вы спутали, — сказал ему Кравец. — Просто спутали, вот и все.
— Да что вы мне голову морочите? — Сварщик встал и словно навис над Кравцом: огромная глыба рассерженных мышц. — Что я, слепой, что ли? Вот тут у вас, — он постучал здоровенным пальцем по конверту, — портрет Гришки Коваленко.
— Вы ошиблись, — снова сухо сказал Кравец.
— Это вы ошиблись, — сварщик теперь стоял у стола Чумакова. — Скажите товарищу Чумакову, что вот я ему пластину, которую он просил, принес. Целый день, между прочим, провозился. — С этими словами Тюриков вышел из кабинета.
Кравец высыпал из конверта фотографии — это были фотороботы трех преступников угнавших машину Балясного и совершивших затем разбойное нападение на дом священника в Черданицах. Конечно никаких других снимков тут не было, и сварщик обознался. А еще с такой уверенностью говорил…
Какая то неясная мысль еще на миг зашевелилась в душе Кравца, но он привычно отогнал ее: анализ, синтез… Дело надо делать, а не барахтаться в проблемах. Если преступников хорошо искать, всегда найдешь. Не вычислять, а искать!
Когда Чумаков вернулся от Малинина Кравца в кабинете уже не было — он ушел к себе в общежитие, потому что шел уже девятый час.
В четверг утром Малинин расхаживал по кабинету тасуя в руках два снимка. Один из них был принесен вчера Чумаковым — портрет “Гриши Коваленко”, разыскиваемого по подозрению в хищении автогена, а другой изображал одного из фигурантов розыска по делу об угоне автомашины Балясного и нападению в Черданицах. Сходство между “Гришей” и “интеллигентом” Малинин заметил сразу, хотя “интеллигент” и был изображен в профиль. Но Чумакова пока обнадеживать майор не стал — хватало с него истории с Колей Осецким там ведь тоже было сходство, и другие данные совпадали… Малинин ждал пока появится Тюриков — именно сварщику и предстояло опознать в “интеллигенте” “Гришу”. Тот его видел и в фас, и в профиль, видел много раз — если сходство действительно, Тюриков подтвердит.
Настроение у майора было отвратительное — всю ночь он промучился пытаясь выдернуть занозу, сидящую в памяти. Что же было это?
Когда раздался звонок, Малинин с тоской поднял трубку: ему мешали вспоминать.
— Добрый день Павел Николаевич!
Звонил Дмитрий Васильевич Романов, начальник отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности.
— Вы на докладе были уже?
— Нет. Начальник в горком уехал. А что?
