Челнок подплыл, но я не мог Ни говорить, ни встать. Челнок подплыл. И вдруг воды Заволновалась гладь. Внезапно корабль идет ко дну.
В пучине грянул гром[115], вода Взметнулась в вышину, Потом разверзлась, и корабль Свинцом пошел ко дну. Старого Морехода спасают, он поднят в лодку Рыбака.
Остолбенев, когда удар Сотряс гранит земной, Я, словно семидневный труп, Был унесен волной. Но вдруг почувствовал сквозь мрак, Что я в челне, и мой Рыбак Склонился надо мной. Еще бурлил водоворот, И челн крутился в нем. Но стихло все. Лишь от холма Катился эхом гром. Я рот раскрыл — Рыбак упал, На труп похожий сам. Отшельник, сидя, где сидел, Молился небесам. Я взял весло, но тут малыш От страха одурел. Вращал глазами, хохотал И бледен был как мел. И вдруг он завопил: «Го-го! На весла дьявол сел!» И я на родине опять, Я по земле могу ступать, Я вновь войду в свой дом! Отшельник, выйдя из челна, Стал на ноги с трудом. Старый Мореход молит Отшельника выслушать его исповедь.
«Внемли, внемли, святой отец!» Но брови сдвинул он: «Скорее говори — кто ты? И из каких сторон?» И здесь его настигает возмездие.
И тут я, пойманный в силки, Волнуясь и спеша, Все рассказал. И от цепей, От страшной тяжести своей Избавилась душа. И непрестанная тревога заставляет его скитаться из края в край.
Но с той поры в урочный срок Мне боль сжимает грудь. Я должен повторить рассказ, Чтоб эту боль стряхнуть. Брожу, как ночь, из края в край И словом жгу сердца И среди тысяч узнаю, Кто должен исповедь мою Прослушать до конца. Какой, однако, шумный пир! Гостями полон двор. Невеста и жених поют, Подхватывает хор. Но, слышишь, колокол зовет К заутрене в собор.
