что ничего не было — ни Венеры, ни Египта. Тогда никто не подумает, что мы сумасшедшие.
В этот момент в коридоре раздался звонок телефона. Странно: это папа должен был звонить, а не наоборот. К тому же время позднее.
Но мои мысли перебил Стас:
— А как мы папе с мамой про одежду объясним?
— А никак. Будем говорить, что мы ее еще днем испачкали и порвали, а за ужином они этого не заметили. В такое поверить все-таки легче.
— И что, никому никогда ничего не рассказывать?
— Думаю, да.
— Потому что нам никто не поверит?
— Никто.
— Никто и никогда?
— Соседи по палате в психушке поверят! — разозлился я.
Стас замолчал. Но ненадолго.
— Да, ты прав, — кивнул он обреченно.
И тут в комнату ворвался папа. Сев на стул, он обалдело посмотрел на нас.
— Звонили из музея, — сказал он. — Сторож. Он услышал шум в запаснике. Спустился туда, а глыбы нет. А на ее месте лежит серебряный сфинкс. Выходит, все, что вы тут несли, — не бред? Выходит, ваша одежда
— Ну, чего молчите?
— Костя, — посмотрел на меня Стас, крыша у которого продолжала активно ехать. — Костя, ау нипа, ламабай ля-ля?[30]
— Молчи, если хочешь, — огрызнулся я по-русски. И принялся заново все рассказывать папе. Только подробнее и понятнее.
Глава восьмая,
в которой папа бросает бумеранги, а невеста сводит счеты с женихом
Когда я закончил, папа долго сидел, обхватив голову руками. Потом сказал:
— Хорошо, что о вас заботились, чтобы беды не вышло. Хорошо.
Стас осторожно спросил:
— Так ты нам веришь, пап?
— Верю, — торжественно сказал папа. — Но больше никто не поверит. Даже мама. Доказательств-то нет, машина времени улетела…
— А Шидла?
— Что?
— Ну, сфинкс наш. Он ведь живой… ну, не совсем живой, но и не совсем мертвый. Он в музее лежит.
Папа подскочил и испустил сдавленный вопль. Потом ловко метнул в Стаса его одежду, а в меня — мою.
— Бежим в музей, чтобы быстрее сфинкса увидеть, чтобы первооткрывателями стать. В окно лезем, чтобы мама не услышала, чтобы объяснять не пришлось… — Папа набрал полную грудь воздуха и торжественно закончил: — Чтобы не задерживаться!
В таком состоянии папа для споров не приспособлен. Мы со Стасом быстро надели свои обноски и вслед за ним выпрыгнули в окно. Папа стоял на тротуаре, приплясывая от нетерпения. На нем были лишь штаны от трико, пузырящиеся на коленях, и тапочки на босу ногу. Но это его не смущало.
— Бежим, — велел папа, и мы побежали. Нами овладел азарт: здорово все-таки будет вновь увидеть Шидлу, пусть и в засушенном состоянии.
— А ключ от музея у нас, — похвастался я. — Вот. Можно сторожа не беспокоить, через служебный ход пройти.
— Знаю, что у вас, — на бегу ответил папа. — Как бы вы иначе в музей попали. Думаете, папа у вас совсем дурак?
Папа по-детски подпрыгнул на бегу и торжествующе закончил:
— Нетушки! Не совсем!
Дальше мы бежали молча. Войдя в музей, папа сразу защелкал выключателем, но свет не горел.
— Наверное, из-за старта машины времени все пробки перегорели, — предположил Стас.
— Возможно-возможно, — рассеянно сказал папа. Он двинулся в темноту, а мы пошли следом, ориентируясь по его шагам. Но папа пошел не в египетский зал, а в зал девятнадцатого века. Там он снял с экспозиции керосиновую лампу, быстрым шагом направился в свой зал доисторического периода и вытащил из шкафа графин с маслянистой жидкостью. Мы знали, что на графине написано: «Нефть».
— Нефть, нефть… — раздраженно сказал папа. — Где я им нефть найду? У нас не Баку и не Уренгой. Керосин тут… Но это даже хорошо.
Быстро заправив лампу, папа с поразительной ловкостью высек искру кремнем и куском железного колчедана, лежавшими под табличкой: «Огонь — друг первобытного человека».
Когда стало светло, мы с облегчением вздохнули. Все-таки в темноте как-то неуютно. Тем более что у меня вдруг возникло гнетущее предчувствие. Что-то мы забыли. Что?
— Костя, а чего мы забыли? — вдруг спросил Стас. Я даже не удивился и просто пожал плечами.
Вслед за папой мы спустились в запасник. И сразу же увидели среди каменных обломков бедного сфинкса, валявшегося лапами кверху.
Поставив керосиновую лампу на пол, папа присел возле Шидлы. Бережно перевернул его в нормальное положение, отряхнул пыль и каменное крошево.
— Видели бы сфинксы, как бережно люди к ним относятся! — с гордостью сказал мне Стас. Я кивнул.
— Наконец-то, — прошептал папа. — Так вот ты какой, инопланетянин!
— Это не ино… — пискнул было Стас. И замолчал. Действительно, Шидла ведь был не только пришельцем из будущего, но и инопланетянином! Сбылась папина мечта!
Минуту мы стояли в тишине, пока папа ощупывал, обнюхивал и осматривал Шидлу. Потом он повернулся к нам и виновато спросил:
— Исследовать вы его не дадите, да?
— Не дадим! — хором ответили мы. Потом я пояснил:
— Он ведь живой! Он в будущем оживет!
А Стас укоризненно добавил:
— Шидла нам жизнь спас, папа! И домой помог вернуться!
Тяжело вздохнув, папа поднялся, окинул взглядом зал. От керосинки по стенам бегали причудливые тени.
— Полиглоты, зачем оружие-то со стен сняли? — укоризненно спросил папа. — Только не говорите, что это не вы — не поверю!
Действительно, на стене больше не было древнеегипетских дротиков. И бронзовый меч, лежавший в застекленной витрине, исчез…
— Папа, ты, конечно, не верь, но это не мы, — сказал Стас.
— Да?
— Да.
Мы со Стасом посмотрели друг на друга. И вдруг мгновенно поняли.
Фараон!
На его руках были браслеты-оживители! А папа щелкал дистанционным пультом. Значит…
Мы повернулись к саркофагу. Неменхотепа там не было.
