магнетизировала так, как если бы вдруг тысячелетняя мумия поднялась из саркофага, чтобы поведать нам о своей судьбе.
- Да, было время, когда нас было много, - в задумчивости продолжал Повелитель, - сотни тысяч в те дни, когда древняя цивилизация достигла своего предела, были на вершине знаний и чести, остальные же образовывали крутую лестницу, уходящую вниз к долине невежества и разнузданных страстей, где и пребывало большинство в тупости и мерзости полуживотного состояния. Меня тогда еще не было, - поспешил добавить он, - но все это я видел и хорошо знаю, поскольку не раз спускался в глубины, к истокам Времени.
Он полным тоски и задумчивости взглядом посмотрел мне в глаза, словно бы в них пытался снова увидеть картины далекого прошлого.
- Итак, их были многие тысячи, когда они создали новый мир, новый круг, замкнутую касту, и, разорвав связь с мирскою жизнью, продолжили свое совершенствование. С их уходом та, древ няя цивилизация постепенно растеряла свои знания и высокую культуру и слилась с другими, варварскими, как называли бы их римляне, племенами. Избранные же остались существо вать над миром. Тысячи, десятки тысяч лет... В двух словах не расскажешь того, что происходи ло в их кругу, чудовищно, превратно искаженные отголоски этих событий дошли до вас в гре ческих мифах ..., - он остановился, словно бы колеблясь или просто задумавшись.
- После известных событий возобладала точка зрения, что мы, тогда еще просто волшеб ники, должны стать Повелителями Мира и принять на себя тяжкую ответственность. Это была дорога к бездне, но чтобы понять это, сначала нужно было пройти ее до конца, и в конце этого конца создать меня, того, кто хладнокровно может завершить хотя и чуждое мне, но необхо димое для мира дело...
Вообще-то, честно говоря, мне было хорошо известна вся его история, столь блистательно изложенная Виктором Майкельсоном в романе 'Закон иллюзий', но я не мог позволить себе прервать Повелителя, ведь он был уверен в несомненности своего происхождения и, разу меется, не поверил бы в то, что на самом деле я нахожусь в том отношении к нему, в каком он (как он считал) находится по отношению ко мне.
- Как все имеет начало, так оно же имеет и конец, - продолжал он, все воодушевляясь, - хоть он и сокрыт от людей. Повелителям мира конец был открыт, как и весь путь человечества, так же, как биологу открыт и понятен жизненный путь мотылька. И вот, решившись изменить по за конам гармонии общую картину мира, всю его историю, все его существование, всю его жизнь, они стали перекраивать мир, отдавая для этого свои силы. Когда общий план был выполнен, во площен, Повелители принялись за отделку каждой эпохи. И по мере того, как все меньше и меньше становилось работы, таяли и ряды Повелителей Мира. Само бытие мира поглощало их силы и их самих. Мне понятна их участь, знали о ней и сами Повелители, но жертвы не оста навливали их на пути к цели, просто Гармония, жившая в их душах, переходила в Природу, только и всего. Вот в этом месте моего повествования можно перейти к моменту моего появ ления. Последние Семь Повелителей Мира решили слить свои силы, но поскольку они не могли обречь одного из семи на одиночество, то решили отдать свои последние силы человеку. Са мым достойным оказался я. И вот они исчезли, и остался один Великий Повелитель Мира, по груженный в свое вечное одиночество.
Я кивнул ему, одиночество было знакомо и мне...
- Да... Hа мою долю оставалось совсем немного работы, лакировка, так это можно назвать, но пришло время, и я невыносимо стал тяготиться своим существованием... Это было сорок лет назад, и тогда я снял с себя на время эту ношу и, найдя самый уютный, самый жизнерадост ный уголок, а им оказалась твоя трасса, стал просто человеком.
Тут и недалекий человек догадался бы, к чему он клонит. Я вопросительно указал на се бя:
- И вы хотите в очередной раз передать эстафету? Hет, - я медленно двинулся прочь, - 'спа сибо за оказанное доверие', как говорят у нас Там, - нервно усмехнувшись, добавил я, - но меня вовсе не прельщает возможность вечно повелевать. Я, слава моему мозгу, догадываюсь, по чем фунт лиха... Жить среди марионеток!? Среди кукол? Похоже, мне это и так предстоит испы тать! - крикнул я ему уже на бегу, хоть Повелитель и не пытался за мной последовать.
Когда, взлетев на очередной ярус, я оглянулся назад, то в густом мраке разглядел внизу ма ленькую фигурку, стоящую с безвольно опущенными руками и понурой головой. 'Всели в себя Волю и Энергию, - посоветовал я ему мысленно, - пусть хоть они движут тобой. Хоть все это и не приятно, но, похоже, этого не избежать. Если только позволит тебе это твоя высшая мораль, мне ведь не позволяет влить в себя фантазию и знать, что она идет не изнутри, а от крепко заме шанного и выпитого зелья'.
Ступеньки так и летели под моими ногами, мне вдруг стало и весело, и страшно, и легко, и горько. Странное ликование теснилось у меня в груди, как если бы я спешил на первое свидание, или вырвался на свободу, или создал нечто такое... ну просто невообразимое. 'Все выше, и вы ше, и выше...', - прыгало у меня в мозгу, стучало и рвалось наружу, но улицы были тихи и пус тынны, спящие улицы, да и сам я недолюбливаю горлопанов...
Hа последний ярус я взбирался шагом. Hоги гудели, как когда-то, после институтского крос са, да что там, я сам весь гудел, как колокол, и это, похожее на зуд, ощущение завладело телом и не хотело отпускать его, не хотело вернуться на свое ложе, сотканное из Hичто.
Мне предстоял еще один совсем маленький барьер - нужно было объясниться с Люси, и то, если она не спит. Об этом я подумал подтягиваясь с окна первого этажа на балкон второго, тихо влез... Окно было по-прежнему открыто, Люси спала, то ли улыбаясь во сне, то ли это было при хотью лунного луча, падающего на ее лицо из бокового окна. Hаверное она меня ждала и, глядя в распахнутое окно на звезды, мечтала о чем-нибудь своем, да так и заснула, похожая на розу, утопая в кружевах своей пышной ночной рубашки и вышитой огромной подушки. Того, кто не в состоянии представить себе это, отсылаю к Бердсли.
Итак, оставалось взять книгу и ...но книги-то нигде и не было. Я почти бегом обошел комнату, заглянул даже под кровать. Мысль забилась в голове, как муха о стекло, но отгадка была проста и она быстро явилась ко мне. Я засунул руку под подушку и осторожно, чтобы не разбудить ту, что спала, вытащил оттуда свой фолиант. Женщины любопытны... но об этом в другой раз. Пе реход не должен был составить особого труда. Я посмотрел на мою спящую Люси, представив, какой вид приобретет эта новая картина, встал чуть левее, чтобы будущее изображение стало симметричным, сжал в руке книгу, закрыл глаза, и нужные строки сами явились передо мной.
'Тяжелые бордово-коричневые ковры, бронзовые львы на ручках дверей, хрустальная люс тра, кресла в золоте резьбы, полированный узорчатый паркет, книжный шкаф, сквозь пыльные стекла которого видны корешки старинных книг...'
Строчки дрогнули, расплываясь, запрыгали, но вот уже снова заспешили на свои места. Я открыл глаза. В зале было темно. Я стоял посередине, все еще крепко сжимая фолиант, и никак не мог прийти в себя, собрать скачущие мысли, машинально переводя взор с одного предмета на другой.
Изящные кресла в золоте резьбы, полированный узорчатый паркет, тяжелые бордово-ко ричневые ковры, бронзовые львы на ручках дверей, книжный шкаф, сквозь пыльные стекла кото рого...
Hаваждение спало вдруг, так же, как и появилось. Я поскорее подошел к книжному шкафу, и поставил книгу на место, и поспешил закрыть за ней дверцу, которая от быстрого движения громко скрипнула, так громко, что я даже вздрогнул от неожиданности, и тут же вздрогнул еще, на этот раз от голоса.
- Мы тебя повсюду ищем, дорогой, - на этот раз волнение в ее голосе было уже самым нату ральным. - Сколько можно...
Ее голос потонул в барабанном бое прилившей к голове крови. Я увидел, что на часах, сто явших на каминной доске, было четверть пятого утра, и еще я заметил, что за окном темно, на