Потаенные ландшафты разума

рои­лись там и тут, еже­се­кунд­но под­вер­гая се­бя смер­тель­ной опас­но­сти, и еже­се­кунд­но гиб­ли, то по­па­дая в во­ду, то под ру­ки или под но­ги че­ло­ве­кам, - боль­шин­ст­во в страш­ных пас­тях му­ хое­дов.

Осо­бен­но он лю­бил сле­дить за без­рас­су­доч­ны­ми брач­ны­ми иг­ра­ми, ко­гда не­умо­ли­мый гу­би­тель­ный рок на­сти­гал сце­пив­шую­ся, по­те­ряв­шую рас­су­док в буй­ной стра­сти па­ру вез­де: в воз­ду­хе, на ле­ту, ка­таю­щую­ся по зем­ле, кам­нем па­даю­щую то в во­до­сточ­ную ка­на­ву, то в на­ воз­ную ку­чу.

Пре­зи­рая плот­ские уте­хи и сле­дуя раз и на­все­гда ус­та­нов­лен­но­му хо­ду жиз­ни, Са­хар, не до­жи­да­ясь тем­но­ты и хо­ло­да но­чи, воз­вра­щал­ся в сжа­тое про­стран­ст­во (на треть­ем эта­же), са­дил­ся на свою лю­би­мую люс­т­ру и с ин­те­ре­сом сле­дил за че­ло­ве­ком. По­сле од­но­го слу­чая он, Са­хар, про­ник­ся ува­же­ни­ем к это­му ог­ром­но­му, го­ро­по­доб­но­му су­ще­ст­ву и с той по­ры ис­кал скры­тый смысл в ка­ж­дом его жес­те и по­ступ­ке.

А де­ло бы­ло вот в чем. Од­на­ж­ды от­ку­да-то из замк­ну­тых чер­ных про­странств че­ло­век дос­ тал ко­роб­ку, рас­пах­нул ее... Са­хар по­на­ча­лу так ис­пу­гал­ся, что у не­го на не­ко­то­рое вре­мя по­ му­тил­ся рас­су­док. В ко­роб­ке ров­ны­ми ря­да­ми си­де­ли му­хое­ды.

Это по­том уже Са­хар раз­гля­дел, что все они бы­ли мерт­вы, ис­кус­но вы­су­ше­ны и насажаны на сталь­ные бы­лин­ки. Это по­том он ча­са­ми рас­смат­ри­вал их жут­кие жва­лы, изящ­но-смер­тель­ные цеп­кие ла­пы с пи­ло­об­раз­ны­ми за­хва­та­ми и ра­зя­щи­ми крючь­я­ми, их ра­дуж­ные па­ры крыль­ев, те­ле­ско­пи­че­ские хво­сты с рож­ка­ми и ги­гант­ские ша­ро­вид­ные гла­за.

Hо в пер­вый раз он, по­тря­сен­ный жут­ким зре­ли­щем раз­но­ма­ст­ных и раз­но­ка­ли­бер­ных му­ хое­дов, за­бил­ся в са­мый даль­ний угол лю­би­мой люс­т­ры и бо­ял­ся ше­лох­нуть кры­лыш­ком. Hе мень­шей бы­ла и ра­дость от ско­ро­го от­кры­тия - му­хое­ды мерт­вы! Че­ло­век же бес­по­во­рот­но был за­чис­лен в су­ще­ст­ва, дос­той­ные под­ра­жа­ния и ува­же­ния.

По­это­му се­го­дня, ран­ним пре­крас­ным ут­ром, Са­хар не­ук­лю­же, стар­че­ски под­ле­тел и сел на одея­ло, ко­то­рым был ук­рыт спя­щий че­ло­век. Са­хар си­дел, грел­ся на сол­ныш­ке и ждал.

Ко­гда че­ло­век про­снул­ся, то пер­вое, что он уви­дел, бы­ла боль­шая чер­ная му­ха, си­дев­шая на одея­ле. Ти­хо, не­за­мет­но под­ве­дя ру­ку, че­ло­век хлоп­нул ее, по­том взял за кры­ло и, вый­дя на бал­кон, ски­нул труп вниз. Он не знал, что Са­хар сам вы­брал та­кую смерть, да к то­му же, ес­ли че­ст­но ска­зать, сра­зу же за­был о му­хе и про­сто сто­ял на све­жем воз­ду­хе и ра­до­вал­ся ут­ру, ко­то­рое бы­ло пре­крас­ным.

По­че­му Са­хар вы­брал та­кую смерть? Про­сто ему не хо­те­лось вы­со­хнуть где-ни­будь в уг­лу, что­бы мо­ло­дое по­ко­ле­ние, про­ле­тая ми­мо, го­во­ри­ло: 'Вот тот са­мый ум­ный Са­хар, став­ший свя­тым еще при жиз­ни. По­смот­ри­те, он за­сох не ху­же дру­гих и те­перь сто­ит на по­тол­ке па­мят­ ни­ком са­мо­му се­бе и сво­ей глу­пой прин­ци­пи­аль­ной жиз­ни'.

Гла­ва VII

Я про­снул­ся от пря­мых лу­чей солн­ца, по­пав­ших мне в гла­за, че­рез щель ме­ж­ду што­ра­ми. Бы­ло ти­хо-ти­хо, как-то по особенному, да­же ка­за­лось, что пред­ме­ты свои­ми при­чуд­ли­во-со­вер­ шен­ны­ми фор­ма­ми, кол­дов­ст­вом, пе­ре­да­вае­мым от по­ко­ле­ния к по­ко­ле­нию, при­тя­ну­ли к се­бе, слов­но маг­ни­том, все шо­ро­хи, сту­ки, скри­пы, жуж­жа­ния, щелч­ки, вой и ше­лест, ко­то­ры­ми обыч­но на­пол­не­но жи­ли­ще че­ло­ве­ка.

- Ты про­снул­ся, - по­лу­ут­вер­ди­тель­но-по­лу­во­про­си­тель­но про­из­нес­ла моя ми­лая Ага­та, вхо­дя в спаль­ню, и улыб­ну­лась, ед­ва встре­ти­лись на­ши взгля­ды. Ше­лест ее бе­ло­го кру­жев­но­го на­ря­да, то ли пла­тья, то ли пень­юа­ра, и ее го­лос бы­ли пер­вы­ми ус­лы­шан­ны­ми мной этим ут­ром зву­ка­ми, а вслед за ни­ми мед­лен­но ста­ли про­яв­лять­ся ос­таль­ные.

- Я ви­дел стран­ный сон. Я - го­ро­жа­нин, жи­ву в ог­ром­ном блоч­ном до­ме, об­шар­пан­ном и тес­ ном, а ок­на вы­хо­дят в пря­мо­уголь­ный двор, по­хо­жий на плац.

- За­ме­ча­тель­но, ты со­всем вы­здо­ро­вел.

- Как наш па­ци­ент? - про­из­нес не­за­мет­но поя­вив­ший­ся док­тор, го­во­рив­ший, как и все­гда, на стран­ном вра­чеб­ном жар­го­не, - ему не­со­мнен­но луч­ше. Дай­те-ка, моя до­ро­гая, раз­ре­ши­те, в сто­рон­ку, я по­смот­рю, как он...

Док­тор дос­та­ет сте­то­скоп, и я по­кор­но на­чи­наю стя­ги­вать ру­баш­ку пи­жа­мы. Здесь, как и вез­де, то­же луч­ше не спо­рить с док­то­ра­ми.

- Я, с ва­ше­го раз­ре­ше­ния, уда­люсь, - вдруг сму­тив­шись, го­во­рит моя ми­лая. - Что ему мож­но на зав­трак?

- Что мож­но? Все мож­но, - на­пе­ва­ет се­бе под нос док­тор, по­мо­гая мне снять ру­баш­ку, и, спо­ хва­тив­шись, кри­чит вдо­гон­ку: - все, кро­ме ост­ро­го!

Hо не знаю, ус­лы­шит ли его го­лос моя бла­го­вер­ная, слиш­ком стре­ми­те­лен ее шаг.

Все еще не удов­ле­тво­рен­ный ос­мот­ром, док на­чи­на­ет ме­ня вы­сту­ки­вать. Я сме­юсь, по­то­му что это ще­кот­но, и то­гда он с ви­ди­мой не­охо­той и тща­тель­но скры­вае­мым удов­ле­тво­ре­ни­ем со­гла­ша­ет­ся со мной в том, что я со­вер­шен­но здо­ров.

- Оде­вай­тесь, ба­тень­ка. Зав­трак в две­на­дцать, - на­по­ми­на­ет он.

- По­сле сыг­ра­ем в шах­ма­ты? - пред­ла­гаю ему я.

- Воз­мож­но.

Он, к со­жа­ле­нию или на­ко­нец, ухо­дит, я са­жусь на край кро­ва­ти, пы­та­ясь ра­зо­брать­ся в сво­их пры­гаю­щих чув­ст­вах. Лишь од­но я знаю твер­до - день бу­дет пре­крас­ным.

* * *

В пар­ке еще све­жо, ро­са ле­жит на тра­ве и цве­тах, сни­зу, по но­гам тя­нет хо­лод­ком, но свер­ху уже пе­чет солн­це, на не­бе ни об­лач­ка, день бу­дет яс­ным и жар­ким, о чем мож­но су­дить по не­под­ виж­но­сти воз­ду­ха. Бу­каш­ки ско­пом ле­та­ют над кус­та­ми, дру­гие ко­по­шат­ся у ног, слов­но бы то­ ро­пясь об­де­лать свои де­ла до по­лу­ден­ной жа­ры, но я-то знаю, что им ни к че­му то­ро­пить­ся, что это мне толь­ко ка­жет­ся, что они то­ро­пят­ся, на са­мом де­ле их су­ет­ли­вая жизнь не зам­рет да­же под са­мы­ми па­ля­щи­ми лу­ча­ми. Ко­му и на­до по­то­ро­пить­ся, так это мне, ес­ли я хо­чу на­гу­лять ос­но­ва­тель­ный ап­пе­тит пе­ред зав­тра­ком и на­ко­нец-то обой­ти ланд­шафт­ную часть пар­ка, ос­ мот­реть все ее кра­со­ты и ус­петь вер­нуть­ся к две­на­дца­ти - вре­ме­ни зав­тра­ка.

Hадо ска­зать, что этот парк по­хож на шка­тул­ку с сек­ре­том, у не­го два ли­ца, с ре­гу­ляр­ной сто­ ро­ны де­ре­вья, под­стри­жен­ные по од­ной вы­со­те глад­кой сте­ной, то­же ка­жут­ся ре­гу­ляр­но- пра­виль­ны­ми, но сто­ит вой­ти под их кро­ны, как мир вол­шеб­но из­ме­ня­ет­ся, от пря­мых уг­лов и ров­ных ок­руг­ло­стей к изы­скан­но-из­ло­ман­ной гео­мет­рии хао­тич­но стоя­щих де­ревь­ев, меж ко­ то­ры­ми при­хот­ли­во вьет­ся тро­пин­ка, то спус­ка­ясь в ни­зи­ну, то ка­раб­ка­ясь вверх по скло­ну зе­ ле­но­го хол­ма. Сол­неч­ные по­ля­ны, как дра­го­цен­ный ка­мень в оп­ра­ве ле­са, пор­хаю­щие, ще­бе­ чу­щие пти­цы, пау­тин­ки, све­тя­щие­ся в слу­чай­ных лу­чах солн­ца, строй­ные стеб­ли ка­мы­ша, да­же в без­вет­рии мо­но­тон­но по­ка­чи­ваю­щие­ся над гла­дью пру­да. Так и хо­чет­ся раз­деть­ся и ос­то­ рож­но, не под­ни­мая муть со дна, вой­ти в те­п­лую про­зрач­ную во­ду...

Hо я спе­шу, вер­нее, за­став­ляю се­бя спе­шить, мне хо­чет­ся, вос­поль­зо­вав­шись пре­дос­тав­ лен­ным мне оди­но­че­ст­вом, обо­зреть этот ра­фи­ни­ро­ван­ный лес­ной мир, но он не раз­де­ля­ет мое­го оп­ти­миз­ма и, ви­ди­мо, уже по­смеи­ва­ет­ся над мо­ей са­мо­уве­рен­но­стью.

Я ос­та­но­вил­ся. Толь­ко что мне ка­за­лось, что пруд с пло­ти­ной и не­боль­шим во­до­па­дом дол­жен от­крыть­ся мо­ему взо­ру, сто­ит ми­но­вать оче­ред­ной холм, но вот я уже на вер­ши­не, а вни­ зу толь­ко ров­ная зе­лень де­ревь­ев да взяв­ший­ся не­из­вест­но от­ку­да дуб сто­ит пе­ре­до мной во