Глава VIII
В зале, за новым столом, установленным по случаю завтрака втроем, чинно восседали Агата и док. При моем появлении их беседа прервалась, и слуги подали первое блюдо.
Я еще не дошел до такой стадии интеллектуального равнодушия, при которой в угоду прожорливой мысли приносятся в жертву все маленькие радости жизни, и потому, сколь не были сложны и важны для меня новые проблемы, я отложил их на время в сторону, придвинув столовые приборы.
Завтрак проходил все в той же розовой гостиной, расписанной с тщательностью чрезвы чайной, что несомненно указывало на древность работы. Розовощекие амурчики, пышноте лые вакханки и сатиры, выписанные с лубочной прямолинейностью, предавались буйному веселью, обжорству и любви в ее самом общедоступном понимании. Столовая посуда, сде ланная в Мейсене, со своими пасторалями была скромнее и наводила скорее на меланхолич ную задумчивость, которая больше способствует пережевыванию пищи, чем оргастические пиршества псевдоантичных персонажей. Венецианские разноцветные бокалы, серебряные столовые приборы, под стать всей этой роскоши, и изысканные блюда - и все это, созданное мно гими поколениями гурманов, узаконенное правилами этикета и ставшее невычленяемой ча стью из потока радостного существования, стало сегодня обременительным и неизбеж ным. Моя благоверная была на этот раз в строгом, если его можно так назвать, платье, где оборо чек, кружев и вышивки было раза в три меньше, чем обычно, и это, по-видимому, в той же пропор ции относилось и к ее настроению. Она, вопреки своему обыкновению, была тиха, как ночное озеро, чем-то озабочена, говорила невпопад, и улыбка ее больше не напоминала вызов, как обычно, собеседнику, условностям, собственному настроению. Док же был взвинчено весел, без умолку рассказывал о разных медицинских казусах, смешных и пошлых, ужасных и отврати тельных, но делал это с непринужденной виртуозностью опытного рассказчика, у которого оригинальная форма изложения настолько перевешивает и затмевает собой любое содер жание, что и слушатель начинает так же несерьезно относиться к самой серьезной истории, тем более, что калейдоскоп его красноречия не дает сосредоточится на чем-либо одном.
Несколько раз я замечал, как они обменивались краткими, многозначительными взгляда ми, как будто они выжидали момент, чтобы осуществить свой замысел, но вот уже и завтрак кон чился, а они все еще ни на что не решились.
Агата первой встала из-за стола.
- Пойду переоденусь. Это платье слишком тесно и неудобно для прогулки. Я думаю, ты со ставишь мне компанию, дорогой?
Вопрос, адресованный мне, конечно же, чисто риторический. Шорох платья, мелькнувший в ровном солнечном свете силуэт, и она оставляет только свой волнующий аромат, звук шагов тает, а с ним тают словно бы повисшие в воздухе ее слова, из которых я улавливаю только '...у Артемиды...' и наконец понимаю, что она ушла, и что снова мы увидимся в верхнем парке, где на террасах стоят пленительные статуи богинь.
Док отодвинул от себя тарелки, изящно вынул карманные часы, посмотрел так, словно бы ему были прописаны неведомым целителем таинственные процедуры, и, убедившись, что некоторое время у него все же есть, сказал:
- Вы не задержитесь на несколько минут, мой друг? Мне нужно сказать вам пару слов, - при этом он сделал упор на слове 'нужно'.
- Разумеется, - с внешней беспечностью согласился с ним я.
- Меня очень интересует, как вы относитесь к опасности.
- Я считаю, что истинная мудрость и состоит в умении так спланировать свою жизнь, чтобы риск был исключен из нее.
- Но если ситуация вдруг выйдет из-под вашего контроля? Как вы поступите? Решительные действия или тактику выжидания?
- Я максималист, думаю, этим сказано все. Хладнокровные быстрые действия, на мой взгляд, всегда предпочтительней осторожного выжидания, которое даже само по себе и в отсутст вии опасности - опасность.
- Вполне удовлетворен ответом, - широко улыбнувшись, сказал док.
Я встал и церемонно отвесил ему поклон. Он, в свою очередь, ответил коротким поклоном, и в блеске его глаз мне почудилось, что какая-то тяжесть упала с его плеч.
- Вы ее любите?
Его внезапный вопрос остановил меня на пороге залы.
'Люблю ли я ее? Странный вопрос. Любит ли отец свое дитя? Но может быть еще что-то...' Я не определенно улыбнулся и пожал плечами. 'Надо было спросить 'КАК вы ее любите?'.
Глава IX
Мы шли по бело-розовой песчаной дорожке, очерченной ровными зелеными стенами кус тов, то с одной, то с другой стороны открывались вдруг взору статуи богов и богинь, древних ге роев и прекрасных цариц. Застывшие, неподвижно скованные навеки заданной формой, они взирали на нас и сквозь нас, улыбаясь, негодуя, надменно или равнодушно.
Мы бесцельно сворачивали то влево, то вправо, что, впрочем, нимало не меняло развора чивающихся видов, строгой красоты геометрически правильных фигур, ровных чистых то нов...
- Почему ты сторонишься меня? Мы и созданы друг для друга, и далеки друг от друга, даль ше, чем можно это себе вообще вообразить. Враг и тот, наверное, был бы ближе тебе, ведь тебя связывала бы с ним ненависть. Я - это ты, и ты это знаешь, но ты - не я, и ты не хочешь стать мной. Я чувствую твое тело, твою душу как свои, только твой разум остается для меня за семью печатя ми. Я знаю, что ты мог бы испытывать то же по отношению ко мне, и не могу понять, смириться с тем, что этого не происходит. Еще я знаю, что я здесь ни при чем, и что ты в этом не виноват, что это... я не хочу произносить ее имя вслух, но ты и так меня понял. И это что-то, и эта кто-то, кто выше нас...
Она замерла на полуслове, прислушавшись к чему-то, чего я не слышал, сделав мне жест, призывающий меня к молчанию. Я повиновался ее жесту. И только мысленно, продолжая наш разговор, отвечал ей.
'Нет, ты, конечно, права во всем. Ты знаешь меня, может быть, лучше, чем я знаю себя сам. Лишь в одно ты не в состоянии поверить, одно лишь тебе никогда не понять - что ты В САМОМ ДЕЛЕ - Я. А что останавливает меня? Этого я не знаю сам. Эта миссия всегда была прерогати вой Страха, но сколько я его не вопрошаю, он лишь загадочно улыбается и продолжает упорно преграждать моей душе путь к душе твоей. От чего оберегает он меня? От нового, губитель