— Вы с Якуничевым близко знакомы?
— Когда Глеб Матвеевич закончит работу над диссертацией, мы поженимся. Знаете, он однолюб. Часто Глеб говорит, как трудно ему совместить любовь к науке и ко мне. Но я буду вместе с ним любить свою соперницу, я буду тихой-тихой, смирной-смирной…
Она сощурила глаза, как это часто делают люди близорукие, и на губах ее появилась теплая улыбка.
Наступила пауза. Мне не хотелось тревожить ее добрых чувств. Вчера вечером я ездил с полковником Шагаловым в морг, и против моего желания в эти минуты перед глазами возникло закрытое до подбородка простыней тело Якуничева. С трудом преодолев это, я спросил:
— Скажите, Глаша, вам известно, куда и зачем отправился Глеб Матвеевич?
— Нет. Я только могу предполагать…
— Вы можете со мной поделиться?
— Да, конечно. Какая-то беда стряслась с Аркадием Борисовичем, он срочно нуждался в помощи. Второго августа вечером Глеб забежал ко мне в библиотеку, сказал об этом и уехал…
— Кто такой Аркадий Борисович? Что связывает его с Якуничевым?
— Знаете, это целый роман. — Она улыбнулась. — У вас хватит терпения слушать?
— Хватит. Расскажите подробнее.
— В марте месяце, числа десятого, точнее я могу установить по письмам, Глеба направили в Свердловск на симпозиум. В Свердловске на вокзале он оставил чемодан на хранение и поехал по делам. Когда он собрался на вокзал за чемоданом, оказалось, что у него нет бумажника, где было немного денег, документы и багажная бирка. Глеб поехал на вокзал, чтобы предупредить в камере хранения о пропаже, но ему ответили, что чемодан уже выдан предъявителю бирки. Он очень расстроился. В чемодане были деньги, конспект его выступления на симпозиуме, туалетные принадлежности, белье и мой сувенир. Я ему подарила на счастье слоника из серой яшмы. Мне слоник достался от деда, который привез его с Памира. Вот Глеб стоит там в камере хранения и не знает, что ему делать. Подходит к нему мужчина лет пятидесяти, в шляпе и брезентовом плаще, и говорит как-то задушевно: «Я, говорит, вижу, молодой человек, что у вас что-то случилось. Может быть, я могу быть вам полезен?» Глеб к нему как-то сразу расположился и все как на духу выложил. Он подумал и говорит: «Меня зовут Аркадий Борисович, я кооператор из Невьянска. В Свердловске по делам службы. Живу в гостинице, занимаю двухместный номер. Давайте поедем ко мне, переночуете, а утро вечера мудренее. Деньги у меня есть, вот вам на первых порах пятьдесят рублей. Потом вы их мне в Невьянск вышлете». И вы знаете, Глеб поехал к этому Аркадию Борисовичу, пять дней прожил с ним в номере, участвовал в симпозиуме, хотя с докладом не выступал, за его счет купил билет до Верхнеславянска. У Глебушки такой характер, он зло и добро помнит одинаково хорошо. Он этого Аркадия Борисовича за его бескорыстие, доброту…
— А как фамилия этого доброго человека? — спросил я.
— Знаете, он мне говорил, но я забыла…
— Деньги Глеб Матвеевич перевел в Невьянск?
— Деньги Глеб перевел, но месяца через полтора… перевод вернулся обратно за ненахождением адресата…
— Глеб Матвеевич не рассказывал вам, как выглядит этот добрый человек?
— Постойте… сейчас вспомню… У него борода, усы… Он носит очки, старенькие, в металлической оправе, обмотанные тряпочкой на переносье… И еще глаза… добрые-добрые… Вот фамилию я забыла…
— Фамилию мы легко установим.
— Да-а-а! Как же? — удивилась она.
— Думаю, что на почте сохранилась копия перевода в Невьянск.
— Да! Вспомнила! Глеб никогда не видал Аркадия Борисовича без перчаток. Даже в гостинице, ночью…
— Странно. Глеб Матвеевич не интересовался, почему?
— Аркадий Борисович сказал, что у него на нервной почве экзема рук. Это выглядит ужасно, и вот он… в перчатках.
— Повторите, пожалуйста, что вам сказал Глеб Матвеевич второго августа вечером, когда забежал в библиотеку.
— Он сказал: «Знаешь, приехал Аркадий Борисович! У него какая-то большая неприятность, просит помочь, поехать с ним. Воспользуюсь тремя днями отгула, поеду». Я ему говорю: «Ты так рассчитывал на эти три дня, ты хотел поработать над диссертацией…» — «Знаю, — перебил он меня, — я не могу отказать товарищу, когда он во мне нуждается!» И ушел…
— Глеб Матвеевич не рассказывал вам, о чем они говорили с Аркадием Борисовичем? Они же пять дней прожили вместе.
— Нет. Глеб сказал, что он человек большой культуры, и ему непонятно, почему Аркадий Борисович занимается заготовкой кедрового ореха… Что с ним можно говорить о чем угодно.
— Опишите подробнее слоника из яшмы.
— Ой! Неужели вы его найдете? Вы знаете, как Глеб сожалел о пропаже слоника! «Вот, говорил, пропало мое счастье!» Хотите, я вам его нарисую? Я хорошо рисую. — Она взяла лист бумаги и села за маленькое дамское бюро. Рисуя, она поясняла: — Размером пять на восемь сантиметров… Яшма серая, но слева, на бедре задней ноги, — зеленоватая… Бивни выточены из кости, они пожелтели от времени… Глаза непропорционально большие, зрачки гранатовые… Вот, смотрите. — Она положила передо мной рисунок, выполненный хотя и не профессионально, но с хорошим чувством формы.
Здесь же на листке я записал приметы.
— Еще одна просьба: фотография Глеба Якуничева у вас есть?
— Есть… — Она очень неохотно достала из ящика бюро снимок и, не выпуская из рук, показала.
— Вы не хотите, чтобы я прочел надпись на обороте? — спросил я.
— Да, не хочу. Это написано мне… Только мне! Понимаете… — Она замолчала, видимо подбирая слова, которые наиболее полно выразили бы ее мысль.
— Мне нужна эта фотография на три дня. Даю вам честное слово офицера, что я не стану читать надпись.
— Зачем она вам?
— Надо сделать копию, после чего я верну вам ее в запечатанном конверте.
— Вы даете слово офицера… — сказала она в раздумье.
— Да, слово офицера, — повторил я.
— Хорошо, берите ее…
Положив в бумажник фотографию Якуничева, я спросил:
— Разрешите, Глаша, обращаться к вам по мере надобности?
— Если это будет необходимо…
Она проводила меня до двери, в нерешительности остановилась и сказала:
— Глеб с дороги прислал письмо, просил никому не показывать… Вдруг оно вам поможет…
Девушка открыла бюро и достала конверт, на котором, кроме адреса, я прочел торопливо написанную строчку: «Нашедшего прошу опустить в ящик!»
Волнуясь, я вынул письмо.
— Как же такое письмо вы от меня скрыли? — не удержался я.
— Глеб просил никому не показывать…
— «Не показывать»! Да разве можно скрывать такое письмо!..
На улице, за углом, в «газике» дожидался капитан Гаев.
— На коне? — спросил Гаев, как только водитель включил скорость.
