Урбс отключился. Милов утопил антенну в корпусе рации.
– Он предполагает нападение Армии Бахуту. Боюсь, как бы это нам не помешало.
Докинг улыбнулся.
– В этом районе вся Армия Бахуту – это мы с тобой.
– Ах, вот как? Ну, тогда все в порядке. Можно готовиться к визиту. Как только стемнеет…
– Нет, Дан. Ближе к утру. Когда сон крепче.
– О'кей.
– Да как же ты!..
Больше Урбс ничего не мог выговорить от возмущения, от злости. В руке его был скальпель, и он поймал себя на том, что начал уже заносить эту руку – для удара, наверное? – забыв о пациенте, что лежал на столе со вскрытой грудной клеткой, причем уже не в первый раз вскрытой. Движение шефа не ускользнуло и от доктора Курье. Он выставил руки перед собой, словно защищаясь, и в правой руке у него тоже был скальпель, потому что и доктор оперировал сейчас за другим столом. Со стороны это, пожалуй, было похоже на начало поединка: два фехтовальщика в стойке друг против друга, только вместо шпаг оружием служат хирургические ножи… Урбс первым опомнился, опустил руку.
А причина его срыва была и в самом деле значительной. Вот уже пятый час подряд они оперировали, как на конвейере: грудная клетка, где одного легкого уже не было (его удалили раньше). Грудина – ребра – заполнитель извлечь – нужное поместить – закрывать – шить. И еще раз. И еще. И еще. Все шло благополучно до последнего мгновения, когда доктор Курье позволил себе сделать неудачное движение тем самым скальпелем, что он держал сейчас в пальцах. Нет, он не сделал никакого дополнительного, не обязательного или вовсе ненужного разреза. Гораздо хуже. Он задел острием инструмента то, что было уже аккуратно помещено в грудную полость. Необычайно прочный на разрыв пластик оказался легко уязвимым для хорошо заточенной стали; он рассёкся, и в образовавшуюся прореху немедленно посыпалось содержимое – мелкие, вроде песка, темные кристаллики. Заскользили, влажнея от неизбежной крови, слипаясь в комочки. Растерявшийся доктор ухватил пакет, но, вытаскивая, просыпал еще больше – на стол, на пол, уже достаточно грязный. Тут-то Урбс, обернувшись на невольный вскрик Курье, и едва не набросился на него.
– Я устал… – пробормотал доктор; единственное, что он смог сказать в свое оправдание. – Нельзя же так…
Урбс даже не стал ему отвечать, от презрения. С полминуты постоял, напряженно размышляя. Этот пакет потерян безвозвратно: не станешь же собирать все просыпавшееся, вытаскивать из операционной раны… «Господи, ну и послал ты мне специалиста!.. – в аварийной ситуации Урбс вспомнил и Бога, без мыслей о котором до сих пор прекрасно обходился с молодых лет. – Ну, что ж, одно место потеряно. Как объяснить это, будет время подумать, во всяком случае – не рассказом о том, что на самом деле только что произошло. Мало ли было таких возможностей: и то нападение, от которого они ухитрились отбиться, и то, которое еще только предстоит…»
– Ну, что вы стоите, как пугало! – прикрикнул он на врача. – Действуйте! Время идет!
Совсем струхнувший доктор присел, стал сгребать кристаллики на полу в кучку…
– Идиот! Оставьте, это не спасти! Берите новый кубик! И заканчивайте с этим, вон уже следующий готов…
Доктор послушно разогнулся, вернулся к столу. Мисс Кальдер, невозмутимая, как всегда, уже протягивала ему пакет.
– Но смотрите! – все же предупредил Урбс. – Если еще раз позволите себе такое… я вас самого на стол положу! Я из вас сделаю ветерана!
В том, что Урбс – скотина этакая, палач, людоед! – свое обещание не задумываясь выполнит, доктор ничуть не сомневался. Глубоко вздохнул, прогоняя все посторонние мысли, оставляя лишь те, что относились к операции. Ветеран на столе лежал спокойно, дышал за него аппарат, сознание было отключено совершенно. «Ничего страшного, – успокаивал себя доктор Курье, – осталось не так уж много, часа через три этот ад закончится, можно будет помыться, передохнуть… Хотя отдыхать придется, вернее всего, уже в машине, в дороге; ну и пусть – он сейчас согласился бы расслабиться и подремать даже в багажнике, вообще где угодно…»
– Шить! – приказал он, на сей раз без приключений уложив пакет, заполнив промежутки и вернув ребра и грудину на место.
Нормальному больному после такой операции – лежать и лежать, успел бы разучиться ходить. Но с ветеранами не так. Еще до утра каждый из них встанет и послушно пойдет, невзирая на швы, бинты и прочие прелести, к автобусам – садиться и ехать, куда повезут. И не выкажет ни малейшего неудовольствия. Так, видно, каждому из них было на роду написано.
Урбс еще несколько секунд наблюдал за доктором Курье, убедился в том, что эскулап пришел в норму, и повернулся к своему столу.
Нервничать было для Фэрклота делом необычным. Впрочем, со стороны никто и сейчас не сказал бы, что глава Комитета волнуется.
Фэрклот был не только председателем Комитета (о чем знали, во всяком случае, все работники этой Службы, да и многие другие тоже), но и негласным советником министра – по специальным вопросам, в которых старый служака был компетентен более, чем кто-либо другой. И вот только что он вернулся от министра. Визиты Фэрклота в министерство не были делом обычным, но на сей раз тема разговора была настолько деликатной, что доверять ее средствам связи, пусть и хорошо защищенным, министр не решился.
– Вести из Бомбея, – сказал Министр, ответив на сдержанное, как обычно, приветствие Фэрклота. – И, боюсь, не самые добрые. Да садитесь же…
Фэрклот последовал приглашению.
– Наши люди сделали, по-видимому, все, что было возможно…
Старик что-то проворчал под нос.
