— Споришь, что не живёт, а что такое баобаб, и сама не знаешь!
— Зато я знаю! — рассердился Яшка. — Баобаб — это большое и катится.
— Не катится, — поправил Боря, — а летит.
— Не летит, а плывёт, — сказала Настя.
— Не плывёт, а растёт, — сказал Морошкин. — Баобаб — это дерево. Самое большое на Земле.
— А где оно растёт? — спросил Яшка.
Обычно Морошкин думал, прежде чем говорить. А на этот раз он сказал, прежде чем подумать.
— Везде, — сказал он и тут же подумал: «Разве везде?»
— Ура! — хлопнул в ладоши Яшка. — Значит, и у нас во дворе растёт!
«А этот новенький — не дурак», — сообразил Яшка и предложил Морошкину:
— Давай дружить. Ты на пианине играешь? Я люблю, кто на пианине играет. Там около пианино табуретка такая стоит, круглая и во все стороны крутится. Я на табуретке люблю кататься. У тебя пианино есть?
— Нет, — сказал Морошкин.
— Скажи отцу, чтоб купил.
Тут воспитательница захлопала в ладоши и закричала:
— На прогулку!
Глава четвёртая, в которой все гуляют
Морошкин думал, что про баобаб все забыли, но во время прогулки в парке Яшка подошёл к Морошкину и потребовал:
— Давай показывай, который тыщу лет растёт!
Морошкин тоскливо огляделся вокруг и над стеной старого дома заметил веточку. Она пробивалась из щели под крышей. Может быть, ветер занёс туда семечко, и оно проросло высоко над землёй.
— Вон, — сказал Морошкин. — Видишь?
Яшка задрал голову и смотрел так долго, что у него даже рот раскрылся.
— А чего это он так высоко?
— Они всегда так, баобабы. Прорастут в небо, а из неба начинают на землю расти. У них ветки знаешь какие? На каждой аэродром можно устроить.
— А ты не врёшь? — спросил Яшка и внимательно посмотрел на Морошкина.
Морошкину захотелось сказать: вру! Но Яшка прибавил:
— Если врёшь, я так тебя отколочу! Не врёшь?
— Нет, — сказал Морошкин.
Он это сказал тихо, так, что Яшка даже не расслышал.
— Чего молчишь? — рассердился он. — Отвечай, врёшь или не врёшь?
— Не вру, — соврал Морошкин.
Яшка подпрыгнул, сорвался с места и помчался к песочнице рассказать обо всём ребятам. А Морошкин тихо сел на скамеечку возле качелей и задумался.
— Морошкин, — сказала воспитательница, — двигайся, двигайся! Тебе больше двигаться надо.
— Куда двигаться? — спросил Морошкин, поднимаясь.
— Да куда хочешь! Хотя бы вдоль забора.
Морошкин двинулся вдоль забора и услышал вдогонку:
— Быстрее, Морошкин! Быстрее!
Он побежал и скоро заметил, что и бегая можно думать так же, как сидя на лавочке. Воспитательница забыла про него. Дети разошлись, и каждый занялся своим делом, а он бегал мелкой трусцой и думал, думал… От всего, что попадалось ему на глаза, в голову ему приходили мысли. Он видел куст, и от куста приходили мысли. Он видел качели, и от качелей приходили мысли. Он смотрел на небо, и от неба приходили мысли.
— Эй ты! — крикнул ему Яшка. — Постой!
Но Морошкину не хотелось вступать в разговоры с Яшкой. «Ничего хорошего из этого не выйдет», — подумал он и не остановился. Тогда Яшка побежал следом и пристроился сбоку. Теперь они бежали рядом.
— Ты чего бегаешь? — спросил Яшка.
— От бега ноги быстрее растут, — сказал Морошкин.
Яшка остановился.
— А чего это они от бега растут?
— Их ветер обдувает, вот они и растут.
Морошкин остановился, но не потому, что ему хотелось поговорить, а потому, что он запыхался.
— Голову тоже обдувает, — неуверенно заметил Яшка.
— Голова тоже растёт, — сказал Морошкин.
— Врёшь! — сказал Яшка. — Если бы голова росла, она бы в шапке не помещалась.
— Она вместе с шапкой растёт, — сказал Морошкин.
Яшка снова умчался, а Морошкин сел на лавочку и вздохнул.
— Отчего ты вздыхаешь? — спросил кто-то.
Морошкин поднял голову. Перед ним стоял Прохожий Доктор.
Он был без шляпы, а стёкла пенсне тоненько поблёскивали.
— Здрасте! — сказал Морошкин и начал было сползать со скамейки.
— Сиди, — удержал его Прохожий Доктор, — и я посижу с тобою.
Он сел рядом с Морошкиным и опёрся на черепаховую ручку старинной толстой палки.
— Побеседуем? Так что же это вы, молодой человек, так тяжело вздыхали?
— Разве? — удивился Морошкин. — Я вздыхал?
— Да. Ты вздыхал. Я как раз проходил мимо и увидел, как тяжёлый вздох вырвался из твоей груди, он был такой тяжёлый, что опустился вниз, и я его поймал возле самой земли.
— Зачем? — спросил Морошкин.
— Чтобы превратить его во что-нибудь.
— Разве вы умеете превращать?
— Не вообще превращать, а превращать плохое в хорошее. Хорошее в плохое превращают другие.
— И во что же вы превратили мой вздох? — спросил Морошкин.
— В носовой платок, — сказал Прохожий Доктор и достал из кармана шёлковый красный платок.
Морошкин посмотрел на платок, но ничего замечательного в нём не увидел.
— Дело в том, — сказал Прохожий Доктор, — что я забыл свой носовой платок дома, а ведь носовым платком я протираю стёкла очков.
Он снял очки и протёр их.
— Ну-с, так на что же мы жалуемся?
— Я вру всё время, — сказал Морошкин. — В этом всё дело.
