182
его отсутствия произошли ужасные события. Большевики ворвались в беззащитную женскую обитель и в подворье Белогорского монастыря. Несколько монахов, пытавшихся увещеванием прекратить грабеж, были убиты.
Архипастырь немедленно направил в Пермский исполком письмо: «Поставленный на страже всего охранения верующего народа и церковного имущества от расхищения и захвата, я, пребывая в полном согласии с верующим полуторамиллионным народом епархии, заявляю исполнительному комитету: примите безотлагательные меры против подобных посягновений на свободу Церкви и на церковное достояние, примите меры против грозного по своим возможным последствиям оскорбления верующего народа через обыски, беззаконные штрафы, контрибуции и аресты священнослужителей».
Грозное предупреждение преосвященного Андроника в Пермском исполнительном комитете сочли неслыханно дерзким. Здесь не забыли, что еще в январе, перед поездкой на вторую сессию Собора, он обнажил против них духовный меч и предал их анафеме.
Огромный авторитет Андроника и его бесстрашие вызывали у властей серьезные опасения. Им нужно было срочно избавиться от него. Как писала газета «Освобождение России», выходившая в Перми после занятия губернии армией А. В. Колчака, «Перед самым Воскресением Христовым, со Страстной недели, когда вспоминаются беззаконный суд над Христом, Его Страдания, Голгофа и Крест, над седой головой архипастыря начали собираться грозные тучи». В Чистый понедельник в его покоях и канцелярии был произведен обыск и взята подписка о невыезде. Разговор святителя с чекистами лег в основание всех пунктов обвинения. Архиепископу было велено явиться в ЧК.
Узнав, что владыка должен идти на суд, верующие люди стали собираться на Соборной площади. Чтобы успокоить народ, пришлось чекистам приказ отменить. Заступилась за Андроника и мусульманская депутация. И теперь, через много лет, исламское духовенство и верующие мусульмане, прилагавшие усилия к защите православного архипастыря, вызывают глубокую симпатию и признательность.
Чекисты на какое-то время притихли. Это был отвлекающий маневр, и владыка со дня на день ждал худшего. Он писал Патриарху Тихону: «Что-то ужасное назревает всюду и у нас. Я пока на свободе, но, вероятно, скоро буду арестован. Признаки полной анархии. На случай ареста оставлю распоряжение о закрытии всех градо-
183
пермских церквей. Пусть считаются с самим народом. Николай Александрович Романов — император Николай II — в Екатеринбурге, Михаил Александрович Романов — великий князь, брат царя — здесь на свободе. Да хранит Вас Бог. Благодарю Вас за пожалование сана архиепископа».
Предчувствуя трагический исход, архипастырь дал письменное распоряжение викарному епископу Феофану: в случае его, архиепископа Андроника, гибели, вступить в управление епархией. Если же насильственная смерть настигнет епископа Феофана, просить епископа Вятского временно принять управление Пермской епархией.
Дальнейшие события происходят стремительно. В ночь на 17 июня в городе введено военное положение. В состояние боевой готовности приведено около полутора тысяч человек. У каждого городского храма и церковной сторожки выставлено по два конных милиционера — им приказано, если кто из звонарей вздумает бить в набат, стрелять на поражение. Соборная площадь и архиерейский дом окружены.
Глубокой ночыо чекисты подошли к парадному крыльцу архиерейского дома и быстро сорвали с петель наружную дверь. Выставив у входа часового, председатель Пермского ЧК Малков, начальник Пермской милиции Иванченко и помощник начальника милиции Мотови- лихи Жужгов ворвались в покои владыки и приказали ему спуститься вниз. Андроник вышел и сел в ожидавшую его пролетку, рядом с ним взгромоздился Жужгов, другой чекист примостился на козлах рядом с кучером, и пролетка во весь дух понеслась в Мотовилиху, где каратели заехали во двор милиции, чтобы поменять лошадей и успеть еще затемно за городом в лесу осуществить свой черный замысел. В это время позвонил председатель Мотовилихинского Совета рабочих депутатов Мясников по кличке Ганька. И пока он ехал, стало рассветать. Расстрел был сорван.
А наутро в знак протеста против заключения архиепископа под стражу ни один священник не открыл свой храм. «Известия Пермского губисполкома» за 19 июня 1918 года в статье «Попы забастовали» грозно предупредили: «…Господа попы вздумали шутить плохую шутку. И если они будут в ней упорствовать, она обойдется им очень дорого. Рассматривая настоящую забастовку попов как один из способов вести контрреволюционную агитацию, как своего рода пропаганду действием, советская власть сумеет раздавить ее в корне».
Чекисты не шутили. В тот день они бросили в застенки 13 священников и дьяконов, других под угрозой расстрела вынудили возоб-
184
новить церковные службы. Одновременно продолжался допрос преосвященного Андроника. Ему настоятельно предлагали отменить распоряжение о закрытии храмов. Однако архипастырь был непреклонен. Он мог согласиться на это только в том случае, если бы его освободили из-под стражи и он смог приступить к своему апостольскому служению.
Некоторые издания того времени, в том числе и «Тобольские епархиальные ведомости», во всех злодеяниях по делу Андроника обвинили Мясникова: «Этот зверь в образе человека, как передают, подвергнул владыку самым тяжким пыткам».
Передали крайне неверно.
У Мясникова были руки в крови, ибо расстрелом великого князя Михаила Романова руководил он, Ганька. Но Андроника он не пытал. Более того, был категорически против расстрела святителя. Даже палач Жужгов свидетельствует: «Мясников настаивал, что расстрелять Андроника — неправильный тактический подход».
Ганька дважды оставался с глазу на глаз с Андроником. Почему дважды? О чем он так настойчиво хотел дознаться? Ведь владыка своих убеждений не скрывал и готов был пострадать за Христа и Церковь.
Нет, Ганька не так уж был прост. Кажется, он уже тогда прозревал, что государственный корабль направлен к ложной цели, ибо к праведной цели не могут вести неправедные пути.
Минует три года, и Мясников в 1921 году напишет в ЦК РКП(б) докладную записку, которая вызовет переполох гораздо больший, чем убийство великого князя. Центральный комитет признал взгляды Мясникова антипартийными, а для расследования его деятельности была создана комиссия во главе со Сталиным.
Мясников требовал, ни много ни мало, свободы слова и печати, чего Ленин боялся как черт ладана. А Ганька настаивал: «Кто хочет сейчас, чтоб наша партия стала в глазах пролетариата не комищей- кой, а комячейкой…. тот должен сказать, что кроме свободы слова и печати нет возможности достичь этого».
Вождю пролетариата, видимо, Мясников нравился тем, что он ликвидировал без суда и следствия великого князя Михаила Романова. Ленин терпеливо воспитывал Ганьку, писал ему записки и письма: «Мы сойдемся и будем работать дружно в одной партии», а дальше пугал: «свобода печати — оружие в руках мировой буржуазии».
Но Ленин не на того напал. Честолюбивый Ганька Мясников чувствовал себя на равных с ним. Достаточно вчитаться в интонацию
185
ответов, написанных вождю без малейшего благоговения, с попыткой пристыдить его: «Неужели это серьезно? Вы говорите, что сделаете все, чтобы меня убедить, но на что это похоже? — Слова, слова, как говаривал Гамлет. Вы сами понимаете, что это несерьезно…»
И дальше, словно бы и не заметив замечаний, высказанных Лениным по поводу свободы печати, Мясников настаивает на своем: «Одну из самых больших государственных еженедельных газет придется сделать дискуссионной для всех оттенков общественной мысли. Советская власть будет содержать хулителей за свой счет, как делали римские императоры. Это и будет свобода печати…»
Ленин, возможно, ни от кого не получал таких дерзких писем, как от Ганьки: «Не верите Вы в силу рабочего класса…, а верите в силу чиновников — это Ваша беда… Вы разве не знаете, что за такой разговор, какой веду я, не одна сотня и тысяча пролетариев сидит в тюрьме… Если я хожу на воле, то
