стал работать егерем в Беляевском охотничьем хозяйстве Осинского района. Жил я на лесном кордоне в полутора верстах от села Монастырки, расположенного на берегу Камы напротив Осы, там постоянно бродил поперек реки старенький самоходный паром.
С моим напарником Петей Коробейниковым мы летом заготовляли и вялили под навесом ивовые веники для зайцев на случай зимней гололедицы, когда стволы деревьев и кустов становятся неприступными для них и начинается голод; для глухарей и тетеревов на тот случай мы сеяли овес, скашивали его и вязали в снопы, ну а для лосей, особенно для лосят, вырубали заросли осин. Так мы защищали интересы птиц и зверей.
Среди наших охотничьих угодий находилось несколько заброшенных деревень. В некоторых из них, не так давно покинутых, двери и окна были заколочены — хозяева надеялись вернуться или продать их. В избах других селений были порушены стены, потолки, полы и полати, но в укромных закутках можно было найти пестерь, туесок, конопатку, подкову, заржавленный серп и другие предметы домашнего обихода, инструменты, названия и назначения которых я не знал. Именно это побудило меня собирать их и открыть у себя на кордоне под навесом, где хранились дрова и веники ивовые, что-то вроде выставки. Мой напарник согласился пособлять мне.
Однажды я нашел инструмент, похожий на шило, но вместо толстой иглы в рукоятку была вмонтирована железная лента в полсантиметра шириной и с изящным изгибом, однако что это такое, я так и не догадался. А возвращаясь с обхода охотничьих угодий, я встретился в Монастырке с жительницей этого села Валентиной Ивановной Чераневой и показал ей свою находку.
— Это коточик, — ответила она, — лапти трехковырные плести, в три переплета, а коточик помогает протолкнуть в прогал лыко.
Узнав, что я собираю всякую старинную утварь, она сказала, что у нее такого добра — пруд пруди и тут же пригласила посмотреть его. Среди вещей, принадлежавших некогда ее деду и отцу, особую ценность представляли кросна для тканья, самопрялка, лучник (светец)
308
для вставки горящей лучины, кровать, домотканые скатерти, борчат- ка, тулуп, всевозможные бадейки и туески.
Ее отца, Ивана Фроловича Коробейникова, жители Монастырки вспоминали только добрым словом. А был он, как в той русской пословице, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Он мог действительно тачать сапоги, шить одежду, занимался резьбой по дереву, слыл неплохим жестянщиком, прекрасно играл на струнных инструментах, сочинял частушки, в тридцатые годы возглавлял драмкружок местного клуба, работал бухгалтером, любил природу, учил своих детей понимать, ценить и беречь ее. И то, что дочь его Валентина Ивановна из любви и уважения к деду и отцу сберегла вещи, сделанные их руками, а затем передала на хранение в Пермский областной краеведческий музей, — это ведь тоже результат его воспитания. Этот поступок Валентины Ивановны оставил след в душе ее сына Бориса и внуков. Она же и поведала мне о трагической судьбе гусляра, подарила афишу с репертуаром и его портретом, фотографию его брата Петра и два письма.
Нужно сразу оговориться, что выяснить подробности их жизни мне не удалось в силу того, что даже осинские краеведы ничего толком не могли сказать об Андрее Кузнецове, кроме того, что был такой гусляр в Осе и что в местном музее долго хранился его футляр для гуслей, но потом и он исчез.
Причиной забвения представителя такой редкой музыкальной профессии — певца-гусляра — послужило, скорей всего, негативное отношение к купеческому сословию, из которого вышли гусляр и его брат. Оба сына осинского купца Ивана Кузнецова не пошли по стопам отца, и оба увлекались музыкой: старший — Петр — скрипкой, а младший — Андрей — гуслями. В этом нет ничего удивительного. Еще со времен сказочного Садко и хождения за три моря Афанасия Никитина купцы делали Россию не только богатой, но развивали ее культуру, дарили ей картинные галереи (Третьяков), театры (Морозов), помещения для первого на Урале университета (Мешков). Прадед Д. И. Менделеева, купец первой гильдии В. Я. Корнильев, завел в 1785 году в Тобольске первую в Сибири типографию. А отец осинского гусляра И. А. Кузнецов, к его чести, содержал типографию в Осе, что значится в выходных данных на той же репертуарной афише сына: «Оса. Типография И. А. Кузнецов — Нцы».
Неизвестно, где сыновья Кузнецова получили музыкальное образование — в консерватории, музыкальном училище, или это были самоучки. Но в Осе сохранились слухи, что Андрей Кузнецов блестяще вла-
309
дел гуслями, обладал прекрасным голосом и слыл виртуозом. Во всяком случае, концерты его в Осе проходили с полным аншлагом.
Гусляр ставил гусельки себе на колени, пальцами левой руки глушил те струны, что не должны звучать, а пальцами правой руки ударял по живым струнам. Под перезвон гуслей шло пение, звучали сказы, былины, духовные стихи и разбойничьи песни, слышанные певцом-гусляром на реке Каме. И оживала буйная камская вольница, когда на реке промышлял Оська, сухой и длинный, как оглобля, разбойничий атаман по кличке Змей, прозванный так за неспокойно блестевшие при виде звонкого золотишка и соболиных мехов глаза.
Гусли — старинный славянский инструмент. Стоит вспомнить сказы, былины, песни, где гусли наделяли чудодейственной силой: «И ударил в гусли Садко, новгородский гость, и заплясало все царство подводное»; «И заиграл Чурило на гуслях, заслушался той игры бу- сурманский царь, не повелел казнить Чурилу, а помиловать…»; «А и все богатыри на миру поутихли, заслушались той игры на гуслях неслыханной, и сказал Добрыне Владимир, Солнце-князь: — За игру твою за великую дам тебе три места по выбору: одно место — рядом со мной, другое место — супротив, а третье — где сам захочешь сядь!»
Кстати, далеко не все знают, что Садко, с именем которого связано столько песен и легенд, видимо, существовал. При раскопках церкви в Новгородском Детинце выяснилось, что ее заложил Сотко Сытинич.
Гусляры, как и кобзари на Украине, — не просто певцы, а, прежде всего, национальные мыслители, песняры-философы, выражающие в своих песнях и сказах думы народные, облагораживая сердца и души простых людей.
Широкой популярностью пользовался и гусляр Андрей Кузнецов не только в своем городе, но и в других уездных городах Прикамья. Уже сам перечень народных песен, гармонизации произведений Балакирева, Лядова, Римского-Корсакова, перечисленные в афише, говорит о высоком цензе музыкального образования певца-гусляра. Поэтому, видимо, не случайно сохранились слухи, что Андрея Кузнецова приглашали в знаменитый оркестр народных инструментов, но он отказался из-за своего любимого брата- горбуна, постеснявшегося ехать с ним в первоуральскую столицу. Как ни заманчиво было приглашение, сулившее ему блестящее будущее, молодой гусляр осилил свое самолюбие ради родного брата, отягощенного природным изъяном.
Благо, он был молод. Ему предстояла целая жизнь. Но увы! Грянула революция, а за ней разразилась Гражданская война. Россия
310
разделилась на два враждебных лагеря. В Прикамье сражались части Красной армии с Сибирской армией Колчака, чтобы отвоевать Пермь.
Когда красные захватили Осу, братья Кузнецовы стали жить на даче в Монастырке. По утрам они частенько рыбачили на излучине реки у крутого обрывистого берега. Там бил родник, тек ручей. От этого ручья начиналась тропа Пугачева. По преданию, когда Емельян Иванович не смог взять приступом Осу, он ходил по противоположному высокому берегу Камы, откуда крепость была видна как на ладони, и прикидывал, с какой стороны лучше ворваться в нее.
Это предание, бытующее в Монастырке, полностью совпадает с тем, как А. С. Пушкин описывает взятие Осы в своей «Истории Пугачева» по фактам, извлеченным им из исторических архивов: «18 июня Пугачев явился перед Осою. Скрипицын выступил противу его; но, потеряв три пушки в самом начале сражения, поспешно возвратился в крепость. <…>
На другой день Пугачев со своими старшинами ездил по берегу Камы, высматривая места, удобные для переправы…»
А далее идет текст, который в повести «Капитанская дочка» преобразился под пером Пушкина в
