Казалось, увиденное было ему по нраву.
– Не назвать ли нам нашу яхту «Морская чайка»? – продолжал он.
– Американцы не похожи на неоперившихся птенцов, – заметил я.
Билл рассмеялся. Я подумал, что он так же чужд жалости, как морская чайка.
– Ветер холодный, – поежился Георг.
– Еще успеешь попотеть в мастерской. – Билл похлопал его по плечу. – Пошли обратно, я вам кое-что покажу.
Мы пересекли плиту, на которой пировала чайка. От птенца осталась только окровавленная желтая лапка с тонкими перепонками. Здесь Билл Маккэй остановился, встал лицом к морю и поглядел на окутанный дымкой маяк.
– Операция «Отче Наш», – сурово молвил он.
Я обернулся, и при виде его лица ветер показался мне вдвое холоднее.
Мы молча миновали крепость и спустились в город.
Летом Королевская улица кишела людьми, теперь же не было ни души, если не считать стайку воробьев. Мы свернули на Долгую улицу и очутились перед курзалом – белым деревянным строением, щедро украшенным затейливой резьбой. Подойдя к входной двери, Билл достал из внутреннего кармана ключ с большой деревянной биркой и бросил мне. Я ухитрился поймать его на лету.
– Это тебе ключ от вашей парусной мастерской, – сообщил Билл Маккэй.
В бывшем танцзале работали пилы, стучали молотки. Дверь в него бьиа открыта. Мы с Георгом вошли следом за Биллом. Три столяра мастерили швейные колодцы на эстраде, где во время танцевальных вечеров обычно размещались музыканты. Пол был размечен вдоль и поперек полосками белой липкой ленты. Чем-то этот узор напомнил мне туры народных танцев.
– Мы арендовали курзал на полтора года, – бросил Билл Маккэй так, словно иначе и быть не могло.
В его словах содержался ответ на один из беспокоивших меня вопросов: паруса для двенадцатиметровки занимают изрядную площадь, и мастерская Георга показалась мне тесноватой.
– У меня тут, парни, приготовлен для вас маленький сюрприз. – С этими словами Билл проследовал в дальний конец зала, отворил дверь в боковую комнату, и мы увидели гору плотно набитых зеленых дакроновых мешков.
– Гардероб «Интрепида», – сообщил он, кивнув на мешки.
На двух мешках я прочел: «Большой генуэзский стаксель», «Штормовой стаксель». Под надписью – красный фирменный знак Теда Худа.
Георг вытащил мешок с большим стакселем. Белыми буквами на нем значилось: «ЮС 22 ИНТРЕПИД». Я помог моему другу расстелить парус на полу танцзала. Стаксель был сложен по всем правилам. Жесткий ликтрос передней шкаторины свернут в плавные петли руками специалиста. Хотя парус был сшит в 1967 году, белое, без единого пятнышка полотнище выглядело как новое.
– Дакрон «ланпорт», – заключил Георг, потянув на себя заднюю шкаторину.
– Похоже на то, – согласился я. – Почти не растягивается.
Странно было, стоя в помещении Марстрандского курзала, держать в руках знаменитые паруса Худа, о которых я столько читал. Паруса, обеспечившие в 1967 году победу «Интрепида» в гонках на Кубок «Америки». Несомненно, в них крылась немалая часть тайны замечательных достижений этой яхты. В мягкие изгибы жестких швов были вложены несравненные познания Теда Худа о ветрах и море.
Поглаживая ладонью самые знаменитые в мире паруса, я вдруг подумал о том, что именно в этом зале познакомился с Моникой. Там, где теперь расстелен генуэзский стаксель, я два года назад впервые танцевал с ней. Закрыв глаза, я вновь слышал музыку и веселые, возбужденные голоса участников бала в честь регаты.
– Это же настоящее сокровище! – воскликнул Георг. Билл Маккэй улыбался, видя наше восхищение.
– Неужели вы думали, что я брошу вас на произвол судьбы? В таком важном деле, как пошив парусов для претендента. – Он весело рассмеялся. – Ну уж нет.
Итак, парни, перед вами образец парусов двенадцатиметровки. Есть на что опереться, конструируя новые. Время идет, и свежие идеи оказываются лучше старых. Теперь ваша очередь. Отталкивайтесь от достижений Теда Худа, и быть вам в аду, если не добьетесь успеха…
Он легонько пнул ногой лежащее на полу полотнище, как бы подчеркивая, что этот парус принадлежит прошлому. Будущее предстояло создавать нам с Георгом.
– О'кей, Билл, – сказал Георг. – Постараемся оправдать твои надежды.
– Да уж постарайтесь. Иначе я перережу вам глотку. – Он сопроводил эти слова своим сухим смешком.
Ответственность монотонным грузом навалилась на мои плечи. Стараясь не выдать свои ощущения, я наклонился над стакселем, чтобы помочь Георгу складывать его. Потом мы взялись каждый за свой конец мешка и забросили его на самый верх зеленой груды. Кто сам не работал с парусами двенадцатиметровок, вряд ли поймет, что это такое. Расстели мы рядом друг с другом все паруса «Интрепида», они сравнялись бы площадью с тринадцатью теннисными кортами.
Вот и судите о масштабах задачи, которую взялись выполнить мы с Георгом.
Казалось, Билл Маккэй, стоявший за моей спиной, прочел мои мысли.
– Вот именно, Морган, – произнес он. – Наша яхта должна быть оснащена не хуже «Интрепида». Ни одной тряпкой меньше. А то и больше.
