проходили затем над Варшавой и сбрасывали грузы для повстанцев. На наших аэродромах они заправлялись, пополняли боекомплект и возвращались в Англию, попутно вновь бомбардируя Берлин. Если такие челночные операции имели какой-то видимый эффект, то помощь союзников повстанцам едва ли не равнялась нулю по той простой причине, что рассчитать точное попадание грузового парашюта с высоты пяти-семи тысяч метров даже в идеальных условиях при полном отсутствии ветра задача не из легких. И неудивительно, что американские «подарки» иногда падали даже на наш аэродром, отстоящий от Варшавы на восемьдесят-девяносто километров! Надо полагать, что подобные «сюрпризы» вызывали восторг, а то и насмешку по другую сторону линии фронта, у врага. А повстанцам от этого не становилось легче.
Организуя снабжение восставших с воздуха, наше командование сразу же отказалось от применения для этих целей скоростных бомбардировщиков и транспортных самолетов. Выполнение задачи было возложено исключительно на нашу малую авиацию. При небольшой скорости самолетов в сочетании со сбросом с малых высот (сто пятьдесят — двести метров) возможно было обеспечить высокую точность попадания и надежность доставки грузов.
Еще задолго до первых полетов все мы, летчики, засели за изучение крупномасштабного плана Варшавы. Признаюсь, через неделю даже родной город я не знал в таком совершенстве, как знал польскую столицу. Наверное, это и предопределило выбор летчика, когда потребовалось сбросить нашего офицера- артиллериста в определенной точке пылающего города.
Первый полет к повстанцам «центрального» очага я сделал со штурманом Николаем Ждановским. Сбросив в нужной точке два грузовых парашюта, мы вернулись на свой аэродром, чтобы заправиться и взять грузы. Едва я выключил двигатель, как к самолету подкатила бензозаправочная машина. Одновременно с нею появились люди, которые занимались подвеской парашютов.
И вдруг…
— Отставить подвеску! — послышался откуда-то из темноты голос командира полка. Тут же я увидел его и нескольких незнакомых мне людей. Разложив на крыле карту Варшавы, командир полка спросил:
— Площадь Велькицкого знаешь?
— Знаю.
— На всякий случай взгляни еще раз. — И фонарик тонким лучом скользнул по карте. — Вот она, видишь?
— Вижу.
— Если увидишь на площади зеленые огни, формой напоминающие стрелу, можешь сбрасывать. Не будет огней — сбрасывать не надо.
— Понятно.
— Учти, что площадь мала, не промахнись. Будешь сбрасывать человека. Максимум осторожности!
— Анатолий Александрович!..
— Не обижайся. Это человек, а не грузовой парашют, потому и напоминаю об осторожности.
— Понимаю. А где этот самый человек?
— Вот он. Знакомьтесь, капитан.
Из-за спины командира полка появился рослый детина, протянув руку, пробормотал что-то невнятное, видимо, представляясь, и тут же обнял меня за плечи:
— Значит, с тобой лететь. Не промажешь? К фрицам не угожу? Я молча освободился из его объятий и повернулся к командиру полка:
— Когда прикажете вылетать, товарищ гвардии подполковник?
— По готовности.
— Разрешите выполнять, товарищ подполковник?
— Все понятно?
— Да.
— Лети. Только осторожней! Ну, ни пуха тебе, ни пера. Командир полка пожал нам руки и исчез в густой темноте ночи, оставив нас с капитаном.
— Когда-либо с парашютом прыгали, капитан?
— Спрашиваешь!
— Высота будет не больше двухсот метров, а то и ниже. Учтите, капитан, на такой высоте бабочек ловить некогда.
— М-м-да, высотенка маловата… Но, наверное, справлюсь.
— Посмотрим. Залезайте в кабину. Так, хорошо. Теперь пристегнем фалу автомата.
— Да я сам! Не новичок, справлюсь!
— Спокойно, капитан. Мне за вас отвечать. А с фалой… Слыхали, что говорил командир полка? Осторожность. Вот так. С фалой парашют откроется через пять секунд падения, независимо от вашего умения.
— Но…
— Будете выполнять мои команды, капитан! Готовы?
— Готов.
— От винта!
Вот и весь разговор, все наше знакомство. Мне недосуг расспрашивать капитана, кто он и что будет делать среди повстанцев в пылающем городе. Недосуг, да и ни к чему. Я еще не знаю, попадет ли он к ним. А вдруг ветер отнесет парашют к немцам?.. При этой мысли меня охватывает страх. Время от времени поглядываю за борт: скоро будет площадь.
Багровое зарево зловещими отблесками плавит гладь Вислы. Черные клубы едкого дыма, кажется, полностью вытеснили воздух. Удушливый смрад затрудняет дыхание, ухудшает видимость. Попробуй отыскать среди этих пылающих коробок небольшую площадь. Напрягаю зрение и в сером месиве дыма угадываю темное пятно. Не это ли площадь? Она! Вот уже и стрела, составленная из зеленых огней, отчетливо просматривается сквозь пелену дыма. Мы над целью!
— Приготовьтесь, капитан! Захожу на сброс!
Капитан вылезает из кабины на крыло, прижимается всем телом к фюзеляжу. Его руки накрепко впаяны в борт, лицо где-то возле моего плеча.
— Скоро?
— Держись, захожу…
От едкого дыма в глазах появляется резь и выступают слезы. Эта чертова зеленая стрела тут же исчезает в дыму. Придется опять ее искать.
— Залезай в кабину, — говорю капитану. — Буду заходить снова.
— Н-нет, я постою. Только не промажь…
— Дурень!..
Увожу самолет дальше от пожарищ, от этого проклятого дыма. Снова под нами Висла. В памяти отчетливо проявляется план Варшавы. Вот от этого моста начинается Маршалковская. По ней можно выйти к площади Велькицкого. Только бы не потерять улицу! Спускаюсь ниже. Высота двести метров, сто пятьдесят, сто. Еще ниже! Иду почти над крышами домов и слева под крылом вижу Маршалковскую.
— Без команды не прыгать! Высота пятьдесят метров. Не успеешь.
— Понятно. Только бы найти…
— Не каркай, найдем!
И опять под крылом самолета коробки домов, трещины-улицы и переулки. Один… Второй… Четвертый… Пятый… Еще два переулка, и должна быть площадь. Она! Я четко различаю зеленую стрелу.
Но дым опять заволакивает площадь, и зеленая стрела расплывается. Прохожу немного вперед, разворачиваюсь и опять веду самолет над Маршалковской. Вот она, площадь!.. Набираю высоту. На отметке сто пятьдесят метров сбавляю обороты и бросаю взгляд вниз. Площадь и стрела почти под нами…
— Пошел!
Капитан на мгновение прижимается щекой к моему шлему, и я успеваю увидеть его темные глаза, распахнутые настежь, и в них огненные отблески пожарищ.
— Будь здоров, летчик!..
