поймать сенсацию?
— Ну, все журналисты такие, — ответил Джон. — Этот сюжет был бы весьма выразителен, если его снять на фоне Собора Святого Петра.
— Или встать рядом с Микеланджело и взять интервью у кардинала, о котором вы говорили, — хорошо бы смотрелось в моем портфолио. — Она покачала головой. — Наверное, думаете, что у меня совсем стыда нет.
— Вовсе нет — я думаю, вы серьезно относитесь к своей работе и стараетесь стать лучшей. В этом нет ничего плохого. Я вам завидую.
Коттен удивилась:
— Правда?
— Людям редко удается осуществить свою мечту. Некоторым везет, как вам. У вас глаза светятся. Вам не терпится заняться этой историей. Вас это увлекает. Моему деду тоже так повезло. Он тоже был археологом и, когда я был маленьким, рассказывал мне о древних цивилизациях. Вот что значит огонь в глазах. Когда такой человек говорит, невольно заслушаешься и увлечешься. Его изумительные истории до сих пор со мной. Ведь именно из-за них я после рукоположения в сан продолжил учебу и получил степень по Средневековью и Византии, а потом еще по ранним христианам.
— Стыдно признаться, но я и не знала, что священники занимаются чем-то еще. Ну, знаете, не только богослужением.
Джон рассмеялся:
— Это я тоже делал. Какое-то время был помощником пастора в маленьком приходе.
— Вам не понравилось?
— Вы прямо как Барбара Уолтере[8], — сказал он. — Всю подноготную вытянете.
— Хотелось бы. По-моему, это интересная история. Так вам нравилось быть пастырем вашего маленького прихода?
— Вообще-то нравилось.
— Но?
— Но, мисс Уолтере, меня это не до конца удовлетворяло, не знаю, как сказать иначе. Я всегда хотел служить Богу. Тут никаких сомнений не было. Вопрос заключался в том, как это лучше всего делать. Может, все дело в дедушкиных рассказах о равнинах Африки, продуваемых всеми ветрами, или о древних могилах под мостовыми городов на Ближнем Востоке. Кто знает? Я взял отпуск и проверил некоторые из этих рассказов, хотел посмотреть, что сможет меня зажечь. — Джон скрестил руки. — Теперь вам известна история моей жизни.
Она посмотрела в его синие глаза. Красивые — неважно, горят или нет. Но Коттен казалось, что она ведет себя слишком настойчиво, слишком по-журналистски, особенно учитывая, что она же и обратилась к нему за помощью среди ночи.
— Кажется, мне надо извиниться, во-первых, за то, что не даю вам спать, а во-вторых, за то, что сую нос не в свои дела. Я не хотела надоедать.
— Я знаю. Если бы вы меня задели, я бы не стал так свободно рассказывать. Мне самому захотелось.
Они помолчали с минуту, потом Джон предложил:
— Не хотите перекусить? У меня есть пирог с ревенем.
— Здорово. Я помогу.
Коттен последовала за ним на кухню.
— Когда мы сможем поехать? — спросила она.
— Что? — Он открыл шкафчик. — Тарелки тут.
— В Рим. Когда поедем?
— Ну, думаю, сегодня, если смогу договориться. Коттен нашла два блюдца и поставила их на стол.
— Да, сегодня. Вы сможете это устроить?
Джон достал пирог из холодильника и взглянул на часы.
— Еще не так поздно. У меня есть довольно влиятельный друг, Фелипе Монтиагро. Он папский нунций, представитель Ватикана.
— Я не знаю, что…
— Папский нунций. Ватикан — это суверенный город-государство. Нунций соответствует послу. Архиепископ Монтиагро — посол Ватикана в США и работает в посольстве Ватикана в Вашингтоне. У нас с ними разница во времени. Пусть он доедет на работу, а потом я ему позвоню.
Он отрезал два куска пирога и разложил по тарелкам. Достав две вилки из ящика, объявил:
— Кушать подано.
Они сели друг напротив друга; Коттен наблюдала за ним, жуя пирог. Когда их глаза встретились, она опустила взгляд и отломила вилкой кусочек пирога.
— Мне нужно вызвать такси, — сказала она, прожевав. — Надо съездить домой, вещи собрать.
— Сейчас два часа ночи. Вы можете переночевать у меня в гостевой комнате. К тому же, если взлом связан со шкатулкой, в вашей квартире опасно.
Джон был прав. Наверное, ей вообще не стоит возвращаться домой. Нейлоновый рюкзак и все самое необходимое можно купить в аэропорту — а паспорт до сих пор в сумочке. А уж в Риме она оторвется и накупит всего, когда реликвия окажется в Ватикане, в надежных руках.
— Если я останусь у вас на ночь, соседи не станут сплетничать?
— В основном мои соседи — студенты, они еще даже домой не вернулись, — ответил Джон и добавил, весело улыбнувшись: — К тому же большинство из них учится у меня и хочет сдать зачет.
Они рассмеялись и доели пирог. Джон засунул тарелки в посудомоечную машинку, и они вернулись в гостиную.
— Это вы пирог пекли? — спросила она.
— Нет, меня угостили.
— Подружка? — поинтересовалась Коттен и тут же пожалела об этом.
Джон ухмыльнулся:
— Вроде того.
— Правда? А разве вам можно… Я не знала, что священник, даже в отпуске…
Джон захохотал:
— Моей приятельнице семьдесят восемь лет, у нее жестокая подагра, она страдает катарактой, но все равно находит время, чтобы по четвергам печь для меня пироги. На этой неделе — с ревенем.
Черт, подумала она. Зачем она спросила?
— Давайте уберем это до утра, — сказал Джон, заворачивая реликвию в ткань с символами тамплиеров и укладывая обратно в шкатулку. Он положил ее в сумку Коттен. — Пойдемте, я вас устрою.
Он провел ее по коридору в гостевую комнату, простую и скудно обставленную: узкая кровать, покрытая толстым пледом, на тумбочке лампа из цветного стекла, а также небольшое трюмо с зеркалом. Над кроватью висело простое распятие. Похоже, он не слишком старался сделать это место своим домом, подумала она. Должно быть, не определился, что хочет жить именно здесь или заниматься тем, что делает. Все еще в поисках призвания.
— Боюсь, тут не слишком уютно, — произнес Джон.
— Мне будет вполне удобно.
— Соседняя дверь справа — это ванная. Что-нибудь еще нужно?
Она покачала головой:
— Даже и не знаю.
Он положил ее сумку на кровать и пожелал спокойной ночи. Потом закрыл дверь и отправился к себе, половицы заскрипели.
Коттен уставилась в зеркало. Волосы растрепаны, макияж давно поблек, глаза потускнели от усталости.
