— Пока да, — ответила Мотнис, поглаживая сестру по лбу. — Наш отец тобою гордится.
— Так он обрел покой?
Ее образ потускнел, свет побледнел.
— Никогда не забывай.
— Что? — спросила Коттен, потянувшись к ней.
Сквозь туман проник голос Теда Кассельмана, и Коттен очнулась. Она вдруг почувствовала себя ныряльщиком, поднимающимся из глубины.
— По-моему, просыпается, — заметил Кассельман.
Коттен моргнула. Джон взял ее за руку.
— С возвращением.
— Да.
Комната была унылой и пустой, пахло антисептиками. Девушка подняла руку и увидела трубку капельницы. Нахлынули воспоминания о том, как они бежали.
Ей хотелось заговорить, но язык словно прилип к небу, а губы склеились. Она посмотрела на пластиковый кувшин и чашку на тумбочке.
— Пить хочешь? — спросил Джон.
Коттен кивнула. Он налил воды в стакан и поднес ей. Вода охладила горло, омыла язык и губы. Девушка зажмурилась от света, льющегося в больничное окно.
— Сколько времени? — прошептала она.
— Половина пятого, — ответил Джон. — Ты два дня была между жизнью и смертью. Сейчас вид у тебя более живой. Похоже, на сей раз ты останешься с нами. Доктор говорит, ты поправишься. У тебя просто сильное сотрясение.
Коттен посмотрела в глаза Джону.
— Где оно? — шепотом спросила она.
— В ФБР, — ответил Джон.
Она закрыла глаза. Все казалось таким ненастоящим, словно сон, от которого она с радостью очнулась, хотя следы кошмара еще не рассеялись. Тело болело, кожа горела как от солнечного ожога. Нет, все было на самом деле — гробница и Гэбриэл Арчер, клонирование и Чарлз Синклер, дядя… Она вздрогнула, вспомнив признания Гаса и как старик преградил им путь из лаборатории. Коттен посмотрела на своего шефа.
— Что ты тут делаешь, Тед?
— В новостях только и говорят, что о вас. Как только появились первые сообщения, мы со съемочной группой прыгнули в самолет и полетели в Новый Орлеан. Знаешь старую поговорку о том, что надо держать нос по ветру? Ты, милочка, превзошла саму себя.
Коттен хотела засмеяться, но у нее не было сил. Скорее новости сами ее преследовали, пока не сбили с ног.
— А дядя Гас?
— Никаких следов, — сказал Джон.
— Их и не может быть.
— Все кончилось, Коттен.
— Слава богу.
— Да, тебе следует благодарить Его.
В палату вошла медсестра и проверила состояние Коттен. На несколько минут повисла тишина. Когда медсестра закончила, Коттен снова посмотрела на Джона.
— Кстати, ты здорово приложил дядю Гаса.
— Я берег этот прием для следующей игры профессоров против студентов, но, кажется, момент был самый подходящий.
— Я тебе говорила, что давать такие глаза священнику — расточительство? — спросила Коттен.
Кассельман побарабанил по спинке кровати.
— В чем дело? Я чего-то не знаю о вас двоих?
— Мы просто хорошие друзья, — заявила Коттен.
— Она очень необычная девушка, — произнес Джон, обращаясь к Кассельману, но не отрывая взгляда от Коттен.
— Это уж точно, — согласился Кассельман. Коттен посерьезнела.
— Что случилось с Синклером? — спросила она. Кассельман придвинул стул к ее кровати, но садиться не стал.
— Он не успел. Человек шесть ранены, погибших вроде четверо. В том числе — Синклер. Вся эта история просто возмутительна — намерения Синклера, похищение Грааля, клонирование. Вдобавок нашли кардинала Януччи, у которого ты брала интервью в Ватикане, — его убили прямо здесь, в Новом Орлеане. Говорят, именно он подменил реликвию. — Тед посмотрел на них обоих. — Вы что-нибудь знаете об этом? — Они не ответили, и он продолжил: — Вся эта история, в том числе с Синклером, — на первых полосах газет по всей стране. И, моя дорогая мисс Стоун, вы станете звездой каждого выпуска новостей и всех ток-шоу. Мир не сможет налюбоваться на твое симпатичное личико. — Он протянул руку и ущипнул ее за подбородок, как дядюшка ущипнул бы юного племянника за щеку. — Я уже чую Пулитцеровскую премию, Коттен, как только ты обо всем напишешь. Она едва слушала Кассельмана.
— Ты не ранен? — спросила она Джона.
— Несколько ссадин и синяков, — ответил он, пожимая плечами. — Главный удар приняла ты.
— А старик?
— Какой старик? — спросил Кассельман. Джон покачал головой, опуская глаза.
— О ком вы говорите? — снова спросил Тед.
— Мы наткнулись на какого-то человека, когда убегали, — ответил Джон.
— А… Ну что ж, я уверен, мы получим полный список раненых или погибших. Как его звали?
— Сын Зари, — прошептала Коттен, отворачиваясь.
— Как? — переспросил Кассельман.
— Неважно, — ответила Коттен. — Роберт Уингейт тоже в этом замешан, — добавила она.
Кассельман чуть не подскочил.
— Не может быть! — воскликнул он. — Ну ладно, тогда слушай. Неделя была просто адская. В понедельник утром Уингейта обнаружили мертвым в машине в собственном гараже. Отравление угарным газом. Похоже на самоубийство. Видимо, не пережил скандала. В тот день, когда он объявил, что продолжит гонку, какой-то парнишка обвинил его в растлении малолетних. После этого еще четверо мальчишек рассказали о том же. Похоже, у Уингейта была страсть к мальчикам. Вот откуда этот детский лагерь на ферме. Такими вечно оказываются вожатые младших отрядов, или предводители бойскаутов, или священники… Простите, Джон. Не хотел обидеть.
— Я и не обиделся, — отозвался тот. Кассельман уселся на стул.
— Удивительно, как далеко тянутся щупальца этой истории с Граалем — словно кто-то плюнул в воду, а круги все расходятся, расходятся… — Он похлопал Коттен по руке. — Мы отправим тебя в Рим делать репортаж о возвращении Грааля в Ватикан. Конечно, когда ты поправишься. И при этом тебя ждет серьезное повышение. По Торнтону будут скучать, но публика тебя сразу полюбит. Ты ведь не просто восходящая звезда, люди прилипнут к телевизорам из-за всей этой истории.
Но ей больше не хотелось скандальной славы. Охота за сенсацией перестала быть главным в жизни.
— Только не я, — тихо произнесла она.
— Конечно, ты, Коттен, — возразил Кассельман. — Подумай, какая это реклама — не только для тебя, но и для CNN. Юная журналистка спасает ценнейшую реликвию всех времен. Причем два раза. — Тед широко улыбнулся и потер подбородок. — А пока у меня к вам обоим куча вопросов, прежде всего — насчет этого клонирования.
— Пусть кто-нибудь другой поедет в Рим, — попросила Коттен.
— Ну уж нет, — хмыкнул он. — Это можешь сделать только ты, ты — единственная.
