— Зато свободный человек, — усмехнулся Тагава.
Как только Фан и Александра Тимофеевна вошли в ресторан и заняли свои места, Исида что-то спросил, у господина Сайто и, видимо получив разрешение, вышел.
Александра Тимофеевна проводила его напряженным взглядом, и от Чадьярова это не ускользнуло. Через минуту после ухода Исиды Фан тяжело поднялся.
— Ты куда? — быстро спросила Демидова.
— Я деньги забыл, схожу...
— Сиди! — тихо приказала Александра Тимофеевна, но, увидев поползшие брови Фана, боясь какого- нибудь нового фокуса, мягко добавила: — Потом сходишь, ну прошу тебя, побудь со мной. У меня есть деньги...
Чадьяров сел. После того как он догадался об истинной роли Исиды и о связи операции с едущим в соседнем купе дипломатом, он стал действовать спокойнее. «Она разволновалась, она нервничает, просит остаться. Другими словами, не ходить следом за японцем. Хорошо, посидим...» — так думал Чадьяров, глядя в окно.
И вдруг он словно очнулся после глубокого сна. Все это время, логически выстраивая операцию, борясь с Демидовой, домысливая мотивы поведения каждого из тех, кого он не знал, Чадьяров хоть и часто смотрел в окно своего купе, но так ничего и не видел. И вот сейчас, в первый раз за все время, он понял, что там, за окнами поезда, — Родина...
Пролетел маленький полустанок с красным флагом над крышей, мальчишки бежали вдоль полотна и размахивали руками, на переезде стояли повозки; какой-то парень мыл в луже сапоги и замер, глядя с восхищением на проносящийся поезд, а потом снова поля, степь, степь... И так захотелось Чадьярову выскочить из вагона, пойти по этой степи и оказаться дома! Ничего не говорить и не спрашивать, а просто лечь и уснуть. Дома. И спать долго-долго, а потом проснуться, и чтобы не было ничего позади — ни войны, ни голода, ни разрухи, ни Фана, — ничего. Будто он вчера лег, а сегодня встал. Жена приготовила завтрак, сын сидит рядом... Обыкновенная, очень простая жизнь... Работать в поле, уставать, волноваться по малому поводу: не подвезли вовремя обед или, к примеру, нет подвод, — решать проблемы, которые кажутся вблизи очень сложными, а на расстоянии — пустяком. Словом, жить обыкновенной и такой счастливой жизнью!
Чадьяров с трудом, как после обморока, вернулся в настоящее. Стучали колеса. Мчался поезд, и в этом поезде ехал китайский подданный Фан Ючунь. Напротив тихо беседовали две старушки, официант расставлял тарелки и приборы. Вернулся Исида. Александра Тимофеевна, улыбаясь, что-то говорила Фану.
— Что? — переспросил он.
— Ты не слушаешь меня? — ласково говорила она. — Ешь, у тебя суп стынет.
— Жду твоего разрешения, — хмуро ответил Фан.
— Ну что ты, опять обиделся? Какой ты недотрога! — примирительно сказала Александра Тимофеевна. — Ну пойди, пожалуйста, если тебе так хочется!
— И пойду! Из одного принципа пойду! — Фан встал и направился к выходу.
Демидова проводила его спокойным взглядом. Чадьярову стало ясно: Исида побывал у них в купе. Больше всего он опасался проверки. За пистолет можно быть спокойным — он на месте. А вот мандат... Если Исида вспорет подкладку — это провал...
Чадьяров вошел в свое купе, запер дверь. Снял с вешалки серый пиджак, разложил его на диване. Все было в порядке: подкладка была подшита теми же темно-серыми нитками — Чадьяров узнал свои стежки. На всякий случай он проверил, на месте ли пистолет. На месте.
«Та-ак...» Чадьяров оглядел купе — все было по-старому.
Все, кроме корзинки с рукоделием Александры Тимофеевны. Уходя, она оставила ее на столике, а сейчас корзинка стояла на диване у стенки, смежной с купе Сайто.
Чадьяров осторожно осмотрел корзинку, не трогая ее. Затем аккуратно отодвинул. Пощупал место под ней, приподнял одеяло. Стал осматривать стенку.
И тут примерно в полуметре от наружной стены вагона он увидел еле заметную с первого взгляда карандашную метку. Один из цветков на линкрусте был обведен.
Чадьяров огляделся и на столе увидел карандаш — им была заложена книжка, которую читала Александра Тимофеевна. Чадьяров взял карандаш и на другой стенке, в самом углу, провел им по линкрусту. Метка на стене за корзинкой была сделана этим карандашом. Значит, она сделана не раньше. Точнее, десять минут назад...
Ранним утром поезд медленно подходил к перрону маленькой станции. Александра Тимофеевна, сидя у зеркала, причесывалась. Чадьяров смотрел в окно.
Что-то неуловимо знакомое было в маленьком побеленном здании станции, и в дороге, уходящей от нее в степь, и в облике немногих, в этот ранний час стоявших на перроне людей. Казалось даже, что небо над этой станцией было знакомым.
Чадьяров прижался лбом к стеклу, напряженно вглядывался в этот медленно проплывающий за окном мир, словно ждал какого-то знака, чего-то, что могло бы сразу, через годы и расстояния, соединить его, сегодняшнего, с тем мальчиком, невероятно давно жившим за этой станцией...
Поезд остановился.
Железнодорожник, постукивая молотком по колесам, шел вдоль вагонов. Потом мимо пробежала девушка-казашка, в красной косынке, с маленьким пестрым узелком в руке. Пробежала мимо окна, посмотрела прямо на Чадьярова. Ударил колокол, девушке что-то крикнул дежурный по станции, она ответила ему, махнув рукой куда-то вперед, так же легко побежала дальше. Чадьяров понял, что она села в какой-то из передних вагонов.
Поезд тронулся. И вдруг Чадьяров сразу вспомнил и узнал все, что видел. Он не мог бы объяснить это точно, но он узнал и станцию, и звук колокола, и девушку. Конечно, он не был знаком с этой девушкой раньше, ее просто не существовало на свете так же, как и станционного здания, когда Чадьяров последний раз был здесь. И вместе с тем небольшая станция являлась частью того мира, в котором так счастливо жил маленький мальчик Чадьяров, и этот мир теперь прочно жил в Чадьярове взрослом, и он узнавал его обитателей, помнил какой-то другой памятью, очень прочной и безошибочной.
К обеду Чадьяров пришел на десять минут раньше остальных. Ресторан был пуст. Он быстро приблизился к столу, за которым обычно сидели японцы, вынул из кармана небольшой конверт и положил его под прибор Исиды. Проделав это, Чадьяров удалился, никем не замеченный, и заперся в туалете.
Он слышал в коридоре за дверью голоса старушек и Александры Тимофеевны, они о чем-то оживленно разговаривали, потом тяжелые мужские шаги. Чадьяров не понял — чьи. Когда дверь в ресторан захлопнулась, он выбрался из туалета.
— Где ты был? — поинтересовалась Александра Тимофеевна.
— Ты хочешь, чтобы я громко объявил об этом? — в свою очередь поинтересовался Фан.
Александра Тимофеевна, ничего не ответив, отвернулась к окну.
Японцы пришли, как всегда, все вместе. Расселись за отведенные специально для них столы. Чадьяров не видел, как удивленный Исида достал из-под своей тарелки конверт, как повертел его в руках и, не читая, сунул в карман. Чадьяров сидел к нему спиной, но он видел растерянное лицо Александры Тимофеевны...
Конверт, который спрятал Исида, заинтересовал, однако, не только Александру Тимофеевну, но и еще одного человека, сидящего в ресторане, — журналиста Карла Шнайдера.
Господин Сайто стоял у окна напротив своего купе и ждал, пока Исида приготовит ему постель для отдыха.
— Все готово, господин советник. Можете отдыхать. — Вышедший в коридор Исида склонился в почтительном поклоне.
— Спасибо. — Сайто скрылся в купе.
Исида собирался отправиться к себе, но, услышав позади голос Шнайдера, обернулся. Журналист шел по коридору, держа в вытянутой руке носовой платок.
