— Здравствуй, Гу, — сказал Фан и протянул зеленщику руку.
Тот с почтением принял пожатие.
— Как отец? — спросил Фан.
— Спасибо, господин.
Фан снял с тележки одного из мальчиков, посадил другого — потяжелее. Взялся за ручки тележки и побежал. Оставшиеся мальчишки бросились следом.
К этой странности чудаковатого китайца — бегать каждое утро с тележкой по улицам — в городе уже привыкли. Время от времени Фану попадались знакомые, и он раскланивался с ними, не останавливаясь. Поравнявшись с цирюльней, он кивнул японцу парикмахеру, который брил в это время какого-то европейца. Японец помахал Фану рукой.
— Кто это? — спросил парикмахера европеец.
— Хозяин кабаре, здесь недалеко. Пьет только молоко, не курит. И бегает. — Парикмахер повертел пальцем у виска, засмеялся: — Такой немножко... Но хороший человек, веселый!
Владелец кабаре «Лотос», китайский подданный Фан Ючунь, на родине, в далеком Казахстане, был известен как пропавший без вести участник гражданской войны, кавалер двух орденов Красного Знамени, единственный сын в роде Чадьяровых — Касымхан.
Три года прошло с тех пор, как Чадьяров появился в Харбине, но ни задания, ни связи он пока не получил.
Объектом его внимания в самом общем виде служили антисоветские белоэмигрантские организации, их деятельность. Именно поэтому обслуживающий персонал «Лотоса» состоял в основном из русских эмигрантов, осевших в Харбине. Это во многом определяло круг посетителей кабаре: они были почти сплошь русскими.
Раньше, когда много времени уходило на укрепление своего положения, установление контактов, Чадьяров не так остро ощущал свое одиночество. Теперь же, когда он был совершенно готов к работе, каждый день становился для него мучительно длинным. Даже та информация, которой он сейчас обладал, была бы важна там, на родине. Но без связи он не мог ее использовать. А связи все не было. Приходилось, похоже, попусту вести дела кабаре или чудить вот так, катая мальчишек в тележке.
...Чадьяров пробежал мимо высокого подъезда, над которым сияла медная вывеска «Фудзи-банк. Токио. Харбинское отделение». Увидел на балконе человека, приветливо улыбнулся ему.
Там, на втором этаже банка, находился кабинет управляющего, господина Тагавы. В банковских операциях управляющий разбирался слабо, да от него этого и не требовалось, потому что господин Тагава был профессиональным разведчиком. Седой, для японца довольно высокий, в отлично сшитом фланелевом костюме. Он еще немного постоял на балконе, глядя вслед убегавшему Фану, потом вернулся в кабинет.
События последних дней в Японии доставили сотрудникам банка много хлопот. Центр слал шифровки, из которых явствовало, что готовятся большие перемены. И сам господин Тагава, и его сотрудники вот уже трое суток спали по нескольку часов.
— Ну как он?
— Кто, господин управляющий? — не понял помощник.
Тагава кивнул в сторону улицы, откуда доносились удаляющиеся крики детей. Помощник, догадавшись, улыбнулся:
— А-а... Ничего особенного. За все время, что мы наблюдаем, ничего особенного.
— Вы делали ему предложение?
— Впрямую — нет. Так, вскользь говорили.
— Ну?
— Улыбался, благодарил за честь. Обещал обратиться в случае необходимости.
— Он китаец?
— Казах, из Синьцзяна. Сын знатных родителей. Пострадал от Советов. Бежал. Родителей расстреляли. Обычная история. Теперь китайский подданный.
— Проверяли?
— Да, господин Тагава.
— Как у него дела?
— Последнее время хорошо. Расцвел.
— А что он вытворяет каждое утро с газетами?
Помощник улыбнулся:
— Борется с политикой.
— Зацепиться есть за что?
— Найдем, — кивнул головой помощник. — Если нужно, зацепим.
Миновав «Фудзи-банк», Чадьяров отметил про себя, что управляющий господин Тагава появился в банке необычно рано. К чему бы это?
Чадьяров давно уже знал, что деятельность белоэмигрантских организаций, в том числе самой влиятельной — «Новой Российской партии», невидимыми, но прочными нитями связана с «Фудзи-банком». Этот банк был центром японской разведки в Харбине. И в том, что Фан, хозяин «Лотоса», интересовал Тагаву, он не сомневался: как-никак хозяин заведения, где собирается русская эмиграция, в том числе члены «Новой Российской партии» во главе с господином Разумовским.
Этот Разумовский считал себя великим политиком, стратегом, борцом. На самом же деле был человеком ничтожным, хотя и опасным: за ним стояла сила. Его организация была сколочена из отпетых головорезов, готовых на все, лишь бы способствовать свержению Советов. Банда сама по себе ценности не представляла — это Чадьяров хорошо понимал, но было ясно также и то, что без серьезного хозяина они вряд ли долго просуществуют. И действительно, вскоре партия Разумовского расцвела: появились деньги, агентура. Чадьяров был уверен — это дела «Фудзи-банка».
Тяжело дыша, он остановился у входа в кабаре. Тонкая ткань халата прилипла к мокрой спине. Он отдал тележку зеленщику, вытер лицо поданным Шпазмой полотенцем. Тот уже успел переодеться и теперь был в светлых парусиновых брюках.
У газетного киоска толпились разносчики газет. Они во все глаза смотрели на Фана и ждали его команды. Отдышавшись немного, Фан поднял руку, ребята выстроились в ряд, приготовились.
— Пошел! — Фан махнул рукой, и мальчишки, прижимая к груди газеты, что есть духу кинулись к нему.
Тому, кто прибежал первым, он пожал руку, поздравил, забрал всю пачку:
— Сколько здесь?
— Пятьдесят! — едва переводя дыхание, ответил мальчик.
Фан кивнул Шпазме. Тот молча вынул из кармана кошелек, вздохнув, отсчитал деньги. Фан отдал их мальчику, похлопал его по плечу.
— Молодец!.. А вы тренируйтесь, — сказал он остальным и, насвистывая, скрылся за дверью кабаре.
На сцене уже вовсю шла репетиция — от утреннего скандала не осталось и следа. Фан легко вскочил на сцену и довольно бойко повторил с девушками па, которое они репетировали. Под мышкой у него была кипа газет.
Он заглянул в кладовочку за сценой, проверил, на месте ли снятые недавно со сцены софиты, которые он собирался предложить Штольцу. Потом побежал по лестнице, ведущей на кухню. Там все так же кипела работа. Фан ногой открыл дверцу ближайшей плиты и бросил в огонь газеты. Некоторое время он смотрел, как пламя лижет бумагу, поворошил кочергой, потом захлопнул дверцу.
— Горят! — удовлетворенно объявил он всем и направился к весам.
То, что владелец «Лотоса» каждое утро сжигает пачку газет, было частью игры, которую вел Чадьяров, — мол, наивная борьба дурака коммерсанта со всякой политикой вообще, еще одна из странностей чудаковатого китайца, к которой в городе уже привыкли, как и к тому, что он бегал по утрам с тележкой, пил молоко, а у входа в кабаре повесил свое изображение — в балетной пачке и на пуантах. Над
