– Я сам проснулся, – улыбнулся Вотчин. – Мария Авдотьевна, что это у вас? – Он показал на деревянную русалку, освещенную лучами утреннего солнца. – Интересная вещица…
– Интересная – так возьми себе. Я ее сыну Буравиной подарила, да он, видать, соврал, что непьющий. Прибежал с утра, нес ахинею всякую… В общем, не в себе парень, сразу видать.
Олег Борисович, слышавший разговор хозяйки с гостем, покивал и вежливо улыбнулся:
– Неужели можно взять? Разрешаете? Я ведь ее в Москву увезу.
– Увози, милый, увози! Зачем она мне? Вишь, порадовать людей хотела, так и то не ко двору пришелся мой подарок.
И, ворча, Марья Авдотьевна уковыляла в дом.
Вотчин протянул руку к русалке и замер – ему показалось, что фигурка пошевелилась. Но тут же понял, что по скульптуре пробежала тень от листвы, тронутой ветром. Он осторожно взял русалку и внимательно осмотрел, ища инициалы мастера.
– Любопытно, любопытно, – проговорил он наконец, не отрывая взгляда от фигурки. Казалось, она тоже смотрит на него, изучает. – Значит, загадал желание, и оно исполнилось…
Прагматичному Олегу Борисовичу отчего-то стало не по себе. Он слышал голос утреннего хозяйкиного гостя, и ему показалось, что парень был трезв.
«Надо узнать, откуда у старухи такая странная вещь».
Буравин возвращался домой, думая, что все произошедшее нужно выкинуть из головы, как страшный сон. Он так старательно уговаривал себя, что на подходе к своему селу ему и впрямь стало казаться, что он все придумал – и вчерашнюю встречу с братьями, и собственный крик на пыльной дороге, и возвращение домой, и даже мать, причитавшую на весь дом. А главное – русалку. Пугающую его деревянную куклу с пустыми глазницами, невесть откуда появившуюся у глупой Марьи Авдотьевны. Только в одном ему не удавалось себя убедить, и возбужденный голос мальчишки по-прежнему звучал у него в ушах, как будто тот стоял рядом: «Парня прирезали возле заводи!»
Не доходя до крайнего дома, Пашка остановился. Сначала ему показалось, что он обознался, но уже в следующую секунду со странным чувством облегчения и ужаса увидел, что нет.
По проселочной дороге навстречу ему шли двое братьев Сковородовых – старший и средний. А за ними, мерзко ухмыляясь Пашке, бежал вдогонку младший, Кирилл.
Катя вернулась в квартиру, ощущая себя человеком, с которого сняли тяжелый груз. Разуваясь, она спохватилась, что нужно было отнести Маше собачий корм, но тут же сообразила, что на ночь глядя делать этого не стоит. «Наверняка у них полно корма для Бублика. Вряд ли Тонька останется голодной. Господи, как мне повезло с Машей! Что бы я без нее делала…»
– А где собака? – ахнула Седа, бесшумно появившись в прихожей. – Потеряла?
– Отдала хорошим хозяевам.
– Шутишь?
– Нет. Отойди, я руки вымою.
– Ты с ума сошла? – золовка прошла за Катей в ванную и смотрела на нее в зеркало, широко раскрыв красивые темные глаза. – Знаешь, сколько эта собачка стоит?
– Раньше об этом надо было думать. До того, как ты ее в ванной заперла.
– А какая разница?! Нет, ты мне скажи, какая разница? Мы бы ее продали, деньги получили! А теперь…
В глазах Седы отразилась какая-то мысль, она с неожиданной силой схватила Катю за плечо и резко повернула к себе.
– Или ты ее кому-то сама продала, а? Точно, продала! Делиться с нами не хочешь!
Она метнулась в прихожую, принялась рыться в карманах Катиного пуховика.
Бешенство ударило Кате в голову. Оно сидело где-то в глубине души с того момента, как она увидела жалкую Антуанетту, пришибленно выбиравшуюся из ванной. Но до этой секунды Кате удалось заглушать его. Теперь же, не сдерживаясь, она бросилась по коридору к сестре мужа, оттолкнув по дороге свекровь, очень вовремя выглянувшую из комнаты.
Не помня себя от ярости, Катя оторвала тонкие цепкие ручки Седы от пуховика и изо всей силы толкнула ее на пол. Золовка свалилась, но тут же вскочила и пошла на Катю, выставив вперед маленькие острые кулачки. С распущенными черными волосами, злыми глазами она была похожа на ведьму, и Катя попятилась от нее, на секунду испугавшись.
– Седа, с ума сошла?!
Диана Арутюновна обхватила дочь сзади, потащила к себе, ругаясь. Седа брыкалась, но силы были неравны. Мать затащила ее в комнату и захлопнула дверь, не обращая внимания на Катю. Из гостиной донеслись громкие голоса, стихнувшие, как только кто-то из соседей сверху ударил по батарее. «Бом-бом- бом!» – пошло отзываться по всему дому.
– Сколько еще это будет повторяться?
Катя села в кухне на табуретку, заставила себя не прислушиваться к голосам из-за комнаты.
«Седа становится все менее управляемой. Пока ее держит в узде мать. Но мы только что чуть не подрались всерьез. Что будет дальше?»
– Котенок, что случилось?
Артур вышел из комнаты в одних трусах – высокий, поджарый, длинноногий. Кате безумно нравилась его фигура, но сейчас она поймала себя на том, что ей не хочется смотреть на мужа. И не хочется, чтобы он обнимал ее, прижимался к ней своим красивым смуглым телом.
Артур, встревожено глянув в сторону комнаты, откуда доносилась ругань его матери и сестры, подошел к жене, присел на корточки и постарался обнять ее покрепче. Катя вывернулась, встала.
– Котенок, правда, что случилось? И где собака?
– Я отдала ее хорошим людям. А Седа обвинила меня в том, что я продала Антуанетту, и мы чуть не подрались. Вот и все.
Она потерла виски, в одном вдруг стрельнула короткая злая боль.
– Маленькая моя, ну не сердись на нее, – умоляюще протянул Артур, вставая. – Она у нас еще такая глупышка…
Катя уже стояла у входа в комнату. На последних словах мужа она обернулась и сказала то, что два месяца назад не позволила бы себе даже подумать, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух:
– Она не глупышка, а истеричная дура. Эгоистичная и злая.
– Котенок, ну что ты говоришь! Просто сестра сожалеет, что ничем не может помочь тебе!
– Конечно. И от сожаления и стыда говорит мне гадости и пытается рыться в моих карманах. Не смеши меня!
В глазах Артура что-то мелькнуло, и это «что-то» Кате не понравилось. Он небрежно подошел к ней, грациозный, как дикое животное, и, наклонившись, прижался губами к ее губам. Катя попыталась отдернуть голову, но муж держал ее затылок сильной ладонью, так что она даже не могла пошевелиться, и насильно целовал, раздвигая языком сомкнутые губы.
– Пусти меня!
Она оттолкнула Артура, еле сдержавшись, чтобы не ударить по лицу.
– Ты что? Мужа целовать не хочешь?
Артур улыбался, но улыбка его была неприятной.
– Сейчас – не хочу.
Катя зашла в комнату, прижала ладони к пылающим щекам. «Господи, что со мной происходит? Он только что был мне противен!»
Катя выглянула в прихожую и увидела, как закрывается за Артуром дверь, ведущая в гостиную. К голосам Седы и свекрови прибавился и его негромкий баритон. Она мысленно поблагодарила бога, потому что меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы они, как обычно, утрясали возникшие проблемы в постели. Артуру нравилось после ссоры подчинять жену себе, словно он брал реванш за ее неповиновение. Обычно Катя подыгрывала ему, но после его сегодняшнего поцелуя ей казалось, что попробуй Артур прикоснуться к ней – и она его ударит всерьез.
Ее разрывали на две части чувство вины перед мужем, которому она была обязана здоровьем, и неожиданное непреодолимое отвращение к нему. Катя вызвала в памяти то время, когда им было хорошо
