том, что бережет свое желание. И как его убили.
В глубине ее души поднималось чувство, что она собирается сделать что-то неверное – то, что поможет ей только на время. А потом все вернется на свои места. Только в этом „потом“ у нее не будет русалки, глядящей черными провалами глаз, изогнувшейся так, словно она собирается нырнуть в снег. Катя не могла объяснить свою уверенность, но знала, что фигурки у нее не будет.
Слева от Кати темнел какой-то предмет, который она поначалу приняла за короткую ветку. Но, взяв его в руки, обнаружила, что это обломок от лыжи снегоката – прочный, ребристый. Катя спрятала русалку в карман пуховика, закрыла его на „молнию“. Собрала остатки мужества. И поднялась из своего укрытия – как раз вовремя для того, чтобы увидеть всех шестерых, спустившихся в овраг.
Они окружили ее полукругом – ухмыляясь, перебрасываясь похабными репликами, готовясь повалить ее на затоптанный снег. Катя смотрела на них, но теперь видела не монстров, каждый из которых был сильнее нее, а подростков – низкорослых, уродливых, туповатых. Вшестером они были силой, с которой она не смогла бы справиться. Вшестером. Но не по одному.
– Чего ждем? – спросила Катя, мысленно прикидывая, кто из них наиболее опасен. Выходило, что самый старший на вид, коренастый – тот, который назвал ее цыпой.
– А ты куда-то торопишься?
Они заржали, и в ту же секунду, воспользовавшись их расслабленностью, Катя рванулась в сторону и ударила ближнего, стоящего к ней.
Это был не настоящий удар – куском обломившегося полоза она полоснула ему по лицу наискось, вцепившись в черный скользкий пластик изо всех сил, чтобы удержать его.
– А-а-а! – Парень с криком отшатнулся, зажимая рукой подбородок, из которого на снег закапали темные капли.
– Чуваки, у нее нож!
– Вот стерва!
Не теряя ни секунды, девушка бросилась бежать вверх по склону оврага. Пробежать ей удалось несколько метров, а затем она начала карабкаться, молясь о том, чтобы не скатиться обратно. Полоз в руке мешал, и она не задумываясь, сунула его в зубы.
– Стой, сучка!
Обернувшись, Катя увидела троих подростков, лезущих прямо за ней. Двое других остались стоять возле раненого. Остановившись на секунду, она подождала, пока один из преследователей приблизится, и лягнула его ногой по голове. Удар был слабый, но и его хватило, чтобы парень, потеряв равновесие, покатился вниз, увлекая за собой второго.
Не прислушиваясь к ругательствам и угрозам, доносившимся снизу, Катя лезла вверх – туда, где из-за снежного края вырастали стволы деревьев.
„Только бы не свалиться. Только б не свалиться“.
Бросив короткий взгляд через плечо, она увидела, что последний из ползущих за ней отстал. Неудивительно: Катя карабкалась как зверек – цепкий, проворный, быстрый. Страх по-прежнему оставался в ней, но больше не парализовал движения, не мешал думать и просчитывать действия на шаг вперед. Страх стал ее помощником. От него чутье обострилось, и она безошибочно понимала, куда можно ставить ногу, а какой участок пути нужно обогнуть, чтобы не съехать вместе с лавиной снега.
Когда она выбралась из оврага, то даже не обернулась, чтобы не тратить драгоценного времени. Она опередила их, и опередила изрядно, но у нее не было никаких сомнений в том, что на прямой они быстро наверстают упущенное.
Ей нужно укрытие. Оставаться в парке было равносильно смерти, и Катя, тяжело дыша, побежала обратно к домам, по фасадам которых были разбросаны редкие желтые квадратики освещенных окон.
Маша встала с постели, запнулась обо что-то мягкое и чуть не упала. Внизу визгливо заворчали, и она по голосу узнала Антуанетту.
– Цыц! – тихо, но сурово сказала Маша. – Радуйся, что тебя не раздавили.
Она присела, нащупала в темноте шелковистый загривок и провела по нему ладонью. Терьер быстро облизал кончики пальцев влажным языком.
– А где Бублик? Ты почему на полу спишь?
– Сейчас ты тоже будешь на полу спать! – Бабкин присел на кровати, потер глаза. – Почему колобродишь посреди ночи? Который час?
– Не знаю. Я почему-то проснулась.
Маша виновато пожала плечами, села на кровать. Она и в самом деле не знала, отчего проснулась.
– Сон плохой увидела? – Бабкин положил лапу ей на шею, начал медленно, нежно массировать.
Маша зажмурилась от удовольствия.
– Нет, мне ничего не снилось.
Рука на ее шее замерла.
– А что тогда? – удивленно спросил Сергей.
Удивление его было понятным: Маша спала по ночам, как сурок, и разбудить ее мог разве что Костин плач. Но Костя уже вышел из того возраста, когда дети плачут по ночам. А выражение „не спится“ было к Маше неприменимо.
– Не знаю… Сама не понимаю, правда.
Она зажгла ночник и посмотрела на мужа, щурившегося от света. Заглянула в комнату к сыну: Костя крепко спал, свесив руку с кровати. Маша поправила руку, осторожно прикрыла дверь и прошла по квартире, удивляясь себе.
– Отчего-то ведь я проснулась, правда?
Она вернулась в комнату, где хмурый Бабкин разглядывал двух терьеров на кресле: Тонька забралась к Бублику и теперь пыталась потеснить его. Тот в ответ сонно огрызался.
– Никак не пойму, в чем дело, – проговорила Маша. – И Антуанетта наша лежала на полу, когда я встала. Что совсем ей не свойственно.
– Пакость какую-то задумала, наверно. Хотела тебя за голую пятку цапнуть.
Собака подняла голову и выразительно посмотрела на Сергея.
– Да ладно, я пошутил. Смотри-ка, Машка, она обижается.
– Она вообще умница, – рассеянно ответила Маша, думая о том, что заставило собаку лечь на пол. Антуанетта предпочитала кресло и диван. – Кстати, интересно…
Не договорив, что же ей интересно, Маша встала, ни о чем не думая, подошла к окну и раздвинула шторы.
Внизу, на белом снегу, стояла одинокая маленькая фигурка, и, задрав голову, смотрела на Машу.
– Боже мой! – ахнула та. – Катя!
Бабкин в один прыжок оказался возле жены. Ее поражала эта его особенность – с виду большой и неповоротливый, как медведь, Сергей при желании проявлял удивительную ловкость и быстроту реакции.
– Кто это?
– Это Катя!
– Та самая?
– Да! Сережа, у нее что-то случилось. Я пойду…
– Сиди! – оборвал ее Бабкин, уже стоя с другой стороны кровати и натягивая джинсы. – Никуда ты не пойдешь в первом часу ночи. Я сам за ней спущусь.
Пятнадцать минут спустя он сидел на полу, на пушистой искусственной шкуре, купленной Машей специально для него, и рассматривал девушку, сжавшуюся в комочек на кухонном диванчике.
Хорошо было уже то, что она перестала дрожать. Когда Сергей вышел за ней из подъезда, она чуть не бросилась прочь, увидев мужскую фигуру, и подошла только тогда, когда он сказал про Машу. Потом, когда она рассказывала, что случилось, Бабкина поразил контраст между ее относительно спокойным голосом и дергаными, судорожными жестами.
„Изнасиловали“, – первое, что мелькнуло у Сергея в голове, как только он увидел ее перепачканный пуховик, спутавшиеся волосы и длинную царапину на лице. Видимо, та же мысль пришла в голову и его жене, потому что, разглядев Катю, она ахнула, бросилась раздевать ее и потащила в ванную, закрыв за
