температура тела не повышалась. Так они обманули нас, Нортон.
– Но, сэр, разве звери способны на такое?
– Звери – нет, – рассеянно ответил Дюморье, с легким раздражением посмотрев на часы, – Чего там наши копаются?
Гражданские все еще строились.
– Бригадиры, – повысил голос Дюморье, – поторопите своих людей, если не хотите ночевать в лесу!
Наконец-то все готовы, бригадиры поднимают руки, докладывая о готовности. «Слава богу», думает Дюморье, подав знак роте авангарда начать движение, «хоть у нас без потерь. Каково теперь Ричардсону»?
Джозеф Ричардсон был, если можно так сказать, более профессиональным военным, чем другие командиры рот. Он воевал в двух кампаниях в Ираке, во время второй войны его рота часто вступала в бои с местными партизанами, теряя людей убитыми и ранеными, поэтому потеря бойцов здесь, на Лимбе, была для Ричардсона реальностью, которую нужно терпеливо принять. «В конце концов, он, Джозеф Ричардсон, не сможет поднять своих парней из мертвых», думал он. Это не значит, что ему безразлична их смерть, отнюдь. Просто из-за этого он не полезет на стенку, зная, что ему еще предстоит командовать другими людьми, и не сорвется, как сорвался Фапгер. «Сейчас Майк, наверное, рад радешенек, что командует огнеметчиками-»драконами'. Отвечаешь только за два десятка человек и за себя. Хотя сегодня «драконы» поработали на славу, если бы не они, волки бы зарезали всех, до кого смогли бы дотянуться. Страшная вещь огнемет все-таки, не христианское это оружие'.
Ричардсон на секунду представил, каково это – гореть, и поежившись, как от холода, отбросил эти поганые мысли. Сейчас ему надо было думать над тем, как бы вернуть людей в лагерь еще до наступления темноты…
…Сегодня мы потерпели поражение. Хоть мы и убили одиннадцать чужаков, но потеряли неизмеримо больше. Мы потеряли наших братьев. От этого мне хочется снова вцепиться в горло этим двуногим тварям так, как я сделал сегодня.
Мы ждали их, они должны были вернуться в свой «муравейник». Мы видели, как они целый день что-то делали в лесу, тянули своих металлических «змей». Мы кружили вокруг них, пытаясь понять, чем они заняты, но это было неважно. Нам было все равно, чем они занимались, они вышли в лес – это было все, что нам нужно было от людей.
Разведчики доложили, что группа людей, ушедших далеко в лес, занимается тем, что плетет металлическую паутину, подобную той, что окружает людской «муравейник», но только это паутина пока еще мертвая, а не живая, и не убивает людей, плетущих ее.
Еще разведчики сказали, что тех людей, которые не работали, а только охраняли тех, кто работает, было много, чуть больше, чем людей, развешивающих на деревьях черных металлических «змей». Поэтому я решил разделить стаю и большими силами напасть на меньшее стадо людей. Остальные пусть попробуют атаковать большое стадо.
Мы хотели наброситься на людей одновременно, чтобы они не смогли предупредить друг друга по своим черным вещам, разговаривающих между собой так, как разговаривают ночные летуны, охотясь за насекомыми. Черные маленькие вещи, легкие, как сухая листва, назывались на людском языке «радио». Я не совсем понимал, как работают эти вещи, потому что мой пленник, Докс, сам не знал этого.
Лежа в засаде, я с удовлетворением вспоминал, как мне удалось сломить человека Докса. Благодаря его слабой воле мне открылись тайные замыслы и коварные намерения захватчиков, я узнал много о волшебных вещах и страшном оружии. Волшебными я называл вещи, подобные тем, что давным-давно нам показывали наставники. Нам показывали серебристые тени, хватающие неосторожных, когда они проходили по тайным священным тропам. Нам показывали страшное оружие, способное превратить любое существо в прах с помощью убийственных белых лучей. Когда наставники не могли ответить на наши вопрос – «А как же работают эти страшные вещи?» – говорили просто и непонятно одновременно: «Волшебство».
У чужаков тоже были волшебные вещи, подобные этому «радио».
Ко мне неслышно подполз Этар, один из трех оставшихся в живых сейров моего племени.
– Белый, а зачем мы вывалялись в этой вонючей глине, как трехмесячные щенки? – недовольно проворчал он.
– Потому, что чужаки могут видеть нас в темноте.
– Но ты же говорил, что у чужаков плохой нюх, и зрение, и слух?
– Говорил, – согласился я, – поэтому у чужаков есть волшебные предметы, с помощью которых они могут видеть нас в темноте. Они видят не нас, а тепло наших тел. Глина, когда высыхает, сбивает их с толку и они нас не видят.
– Какие они коварные, эти люди, как змеи! – возмущенно фыркнул Этар. – У них, как у змей, есть ядовитые жала и хитрости им не занимать, как и змеям.
– Ты оказываешь чужакам слишком много чести, сравнивая их со змеями.
– А с кем же мне их сравнивать?
– Я сравниваю их с насекомыми – они так же неукротимы в своем стремлении захватить для своего племени побольше земли и их так же много, как и насекомых. И так же, как и насекомые, они безжалостны к своим врагам.
– По-моему, ты преувеличиваешь, Белый, насекомые ведь маленькие.
– А ты попробуй, полежи на траве вблизи муравейника. Не успеет пчела добыть мед из одного цветка, как ты вскочишь и будешь кататься по траве, чтобы стряхнуть этих самых маленьких врагов.
Мы, сейры, не знаем, что такое «смех». Об этом понятии я тоже узнал от Докса. Мы не умеем «смеяться».
Мы испытываем радость, мы способны ощущать эту приятную эмоцию. Если смотреть глазами людей, то они вряд ли почувствуют, смешно нам или нет. Мы чувствуем запах радости так же, как чувствуем запахи сна, бодрствования, ненависти, ярости, страха, сомнений. Теперь я чувствую запах радости, исходящий от
