– Отведите его домой, – приказал Табари. – Ты, ты и ты – дайте ему свою одежду.
Когда жандармы сообщили, что подручные раввинского суда собираются сносить хижину Шмуэля, он направился туда и приказал толпе:
– Отправляйтесь по домам! Все!
Когда Шмуэль очнулся в своей разгромленной комнате, он с радостью увидел, что никто так и не добрался до денег, предназначенных на покупку земли. Он ничком лежал на своем матрасе, испытывая такое потрясение, что у него не было сил даже плакать. Приговор суда был настолько неожиданным, наказание настолько жестоким, что ему не хотелось жить. Шмуэль никак не мог объяснить вмешательства каймакама, но когда он перевязал раны обрывками тряпья, то спросил себя: «Не потому ли он спас мне жизнь, чтобы украсть то, что еще у меня осталось?» Мысль эта была неприятной, потому что Шмуэль помнил, как он стоит голым перед стеной и видит в свете факелов лицо каймакама – лицо человека, который не потерпит таких наказаний. И если в предшествующие месяцы каймакам буквально грабил Шмуэля, это не меняло того факта, что вечером он повел себя как настоящий человек по отношению к другому человеку. Почему он это сделал? Шмуэль заснул, так и не найдя ответа, а Фарадж Табари, сидя в одиночестве в своей комнате, глядящей на мечеть, задал себе тот же самый вопрос и ответил на него: «Этот еврей маленький и сутулый, но он похож на моего шурина, так что я был должен спасти его». И в первый раз каймакам испытал надежду, что шурин скоро посетит Табарию и объяснит, какими новыми идеями теперь придется руководствоваться.
Следующий день совершенно выпал у Шмуэля из памяти. Он испытывал такую боль от камней, которыми Эрец Израиль отверг его, что впадал в беспамятство. В ночных кошмарах на него рушились горы; он лежал не в силах пошевелиться на своем матраце, а вокруг его ран роились насекомые. Все еврейские общины оставили его в одиночестве. Подозрительные сефарды посылали ему проклятия, а мстительные ашкенази надеялись, что он умрет. Арабы по традиции не показывались в том квартале, где он лежал. Жар и ночные кошмары сделали свое дело, и через два дня беспамятства Шмуэлю стало казаться, что он вернулся в Водж и бродит по тенистым полянам в поисках строевого леса.
Когда он без посторонней помощи пришел в себя, то вышел на улицу купить себе поесть, но взгляды, которыми его встречали евреи, были полны такой ненависти, что он скрылся в своем жилище, страдая больше, чем от ударов камней. Неужели он ошибся? Неужели невозможно доставить в эти места евреев из Европы и строить с ними новую жизнь, свободную от всякой благотворительности? И, преодолевая слабость, он сказал себе: «Это можно сделать!» Он снова появился на улицах Табарии, полный решимости противостоять своим мучителям, но, когда он увидел эти бородатые физиономии, которые только и ждали момента лишить его защиты каймакама и схватить, он вернулся к себе и прошептал: «Бог Моисея, я ничего не могу добиться в этом проклятом городе». И он стал собираться к отъезду.
Из ямы в земляном полу он выкопал все свои деньги, и в драной одежде, которую каймакам заставил его мучителей вернуть ему, Шмуэль покинул город. Дети, увидев, как он уходит, побежали сообщить своим отцам, которые оставили изучение талмудических текстов, чтобы бросить презрительный взгляд на изгнанника, направлявшегося на север. Он убедился, что условия жизни в Цфате были еще отвратительнее, чем в Табарии: старые, полные подозрительности евреи горбились над своими Талмудами, а молодежь прикидывала, где бы что украсть; о духовной славе этого города в горах давно уже никто и не вспоминал. Он оставил его за спиной и поднялся на холмы, что лежали к западу, – и вот тут-то он и обнаружил то, что сберегло его для дела, для которого он был предназначен. Как-то вечером, когда он перевалил через голый гребень холма, где, как он знал, должны были цвести деревья, он наткнулся на маленькое поселение – и оно полностью изменило его взгляды на судьбу евреев в Израиле.
Селение называлось Пекуин – на первый взгляд просто еще одна горная деревушка с узкими улочками, сбегавшимися к источнику в центре, и синагогой, притулившейся в дальнем углу, но, когда Шмуэлю довелось узнать селение поближе, он обнаружил в нем нечто удивительное. Во-первых, евреи Пекуина не сидели в своей синагоге, читая Талмуд, потому что они были отдалены от таких центров, как Цфат или Табария, и благотворительность из Европы не доходила до них; они растили зерно, а то перемерли бы с голоду, и Шмуэль убедился, что их поля в прекрасном состоянии. Во-вторых, евреи Пекуина не прятались за стены от нападений бедуинов – жили они на открытом месте и посылали вооруженных мужчин охранять проходы в горах. Четыре раза в 1870-х годах бедуины пытались разграбить селение и каждый раз отступали, унося своих мертвых. Евреи тут были крепкими и здоровыми, и Хакохен на много недель получил у них убежище – он работал с ними на полях и лечил шрамы своей памяти.
Но главное отличие деревни долго оставалось скрытым от него. Долгим весенним вечером, когда уже было ясно, что виноградные грозди дадут хороший урожай, и он сидел, болтая с соседом, на деревенской площади, Шмуэль заметил:
– Яков, ты никогда не говорил, откуда ты родом.
– Из Пекуина, – сказал крестьянин.
– Я имею в виду твоих родителей. В какой части Европы они жили?
– В Пекуине, – повторил крестьянин.
– Да нет. Они из России? Польши? Литвы?
– Я из Пекуина. И Аарон тоже. И Абсалом.
На лице Хакохена появилось удивленное выражение, потому что он никогда не встречал еврея, который не приехал бы откуда-то из-за границы.
– Из Египта или из Испании? – снова спросил он.
– Мы евреи, – сказал Аарон. – Наши семьи никогда не покидали эту землю.
– Даже во время Изгнания?
– Сыновья Иакова ушли в Египет, – объяснил пекуинский крестьянин, – а мы нет. Нехемия и Эзра жили в Вавилоне, но нас там не было.
– А куда вы пошли, когда вас выгнали римляне?
– Мы не уходили.
Он не мог поверить, что эти люди Пекуина, скрытые складками гор, никогда их не покидали: это было невозможно объяснить, но в ходе своих настойчивых расспросов он так и не встретил ни одного еврея, который помнил бы Россию, ни одного, который сохранил бы воспоминания о Багдаде. Семьи этих евреев жили тут четыре тысячи лет и не знали раболепного образа жизни изгнанников. Как-то июльским вечером, когда все труженики собрались к обеду, он побрел к холмам, где издавна обитали евреи, и ему показалось, что рядом с ним гигантскими шагами идет воджерский ребе; его огромная туманная фигура пустилась в пляс, и он снова сграбастал Шмуэля и привлек его к себе. «Ты дитя Бога, сын Авраама, – сказал ребе. Он поцеловал мужчину Хакохена, как когда-то целовал ребенка Кагана, и крикнул холмам: – Ты получишь свою землю, Шмуэль, но на ней ты найдешь смерть!» Слова ребе продолжали звенеть у Шмуэля в ушах, когда он вернулся и пожелал спокойной ночи евреям Пекуина.
– Я должен вернуться в Табарию, – сказал он.
– Зачем? Если они забросали тебя камнями?
– Чтобы купить землю.
– Ты можешь купить землю здесь, Шмуэль. – Они оценили его как работника и хотели, чтобы он остался с ними.
– Моя земля лежит рядом с озером, – сказал он.
Когда Шмуэль добрался до Табарии, он увидел, что его хижина занята цыплятами. Выгнав их, он вытряс свой матрац, усыпав земляной пол пометом, выкопал другую дыру в земле у изголовья, где и спрятал свои английские фунты. Золотую монету он скрыл в ногах. Покончив с этими делами, он возобновил давление на каймакама, дав понять, что не остановится, пока не купит землю там, где река Иордан вытекала из озера и где можно было разбить виноградники.
Лишь память об этих одиноких тяжелых годах и знание, что евреи Воджа уже в Акке, заставили Шмуэля в этот жаркий день отправиться на встречу с каймакамом, чтобы сделать еще одно, последнее усилие и купить землю. Когда он проходил по улицам мимо евреев, не обращавших на него внимания, Шмуэль отнюдь не производил внушительного впечатления. Даже с феской на голове он был не выше пяти футов и четырех дюймов ростом, и одолженная одежда мешком висела на нем. Брюки были коротки для него, а обувь растрескалась от долгого хождения. Он по-прежнему сутулился, и живот выдавался вперед; он ходил, выставив вперед левое плечо, словно прокладывая себе дорогу в жизни. От него исходили гнусные запахи
