молодости у отца тоже была дорогая ему женщина, значившая для него, то же, что значила для меня Кёко. Но отец смирился с судьбой. Наверное, спустя много лет он всё ещё сожалел об этом. Когда мы с ним беседовали наедине, он не сказал этого прямо, но намекнул: «Жизнь одна, дорожи своим выбором». Меня тронуло, что он поделился этим только со мной, когда мать не слышала.
Тогда молодому человеку было двадцать шесть лет, он был ещё способен на такие детские, невинные чувства.
— Как Кёко и хотела, свадьба была скромной. У неё ведь ни родителей, ни родственников. Потом поехали на четыре дня в свадебное путешествие, на Кюсю…
Курата словно отыскал в душе, где-то на дальней полочке, уже давно забытое чувство: глаза его засветились нежностью, подобрели, взгляд смягчился.
Но среди этих воспоминаний гнездится ядовитое насекомое. Каждый раз, когда парень протягивает руку к дальней полке, оно больно жалит его. Вот и сейчас…
Курата провёл рукой по лицу. Потом уткнулся в ладони и некоторое время так сидел — как школьница, плачущая одна в пустом классе. Наконец он тихо продолжил:
— Вернувшись из путешествия, мы официально зарегистрировали брак. Всего лишь какая-то бумажка, но у меня появилось чувство, что теперь Кёко действительно моя жена, что мы создали новую семью. Я гордился этим.
Однако дальше их ожидал настоящий кошмар.
— Всё-таки некоторые вещи не укладываются у меня в голове, — начал Хомма.
Курата потушил сигарету и устремил взор на собеседника.
— У Кёко-сан долгов нет. Задолжали ведь её родители? Если уж договаривать до конца, виноват её отец. Почему же тогда возврата денег требуют с неё? С юридической точки зрения это незаконно. Разве нельзя было на законных основаниях пресечь взыскание долга с вашей жены? Не будучи поручителем, никто не обязан возмещать долги, даже если связан с должником кровными или семейными узами.
— Да, с юридической точки зрения это, конечно, так, — слабо улыбнулся молодой человек, — только кредиторы ведь тоже не дураки. У них всё продумано и просчитано. Они ни разу не говорили, что Кёко должна возместить долг отца, они только намекали на это.
«Долги-то, конечно, родительские. Но ты же дочь! Хотя бы исходя из нравственных побуждений обязана деньги вернуть. Тем более что ты так удачно вышла замуж…»
— Эти люди требовали, если позвонит отец Кёко, сообщить им, где он находится. Мы отвечали, что ничего не знаем, что всё это нас не касается, но они не отставали. Ходили даже к моим партнёрам, грозили, что из-за долгов, которые оставили родители Кёко, у них тоже будут проблемы. Мы из-за этого даже лишились поддержки одного банка, который с нами раньше сотрудничал.
Так вот откуда у Кураты эта нервозность, проявляющаяся всякий раз, когда речь заходит о Кёко!
— Ну а почему было не объявить о банкротстве? — поинтересовался Хомма. — Я сейчас говорю, конечно, об отце Кёко-сан, а не о ней самой. Разыскать бы его, и пусть бы объявил себя банкротом. За четыре года, наверное, набежали такие проценты, что простому служащему в жизни не выплатить! Суд, я думаю, не сомневался бы и постановил вынести решение о банкротстве.
«Стоп! Почему же они не сделали этого раньше, ещё до того, как однажды ночью навсегда покинули родной город Корияму?»
Наверное, они просто не знали, что есть такая возможность. Адвокат Мидзогути ведь говорил, что тогда ещё мало кто разбирался в ситуации с долговыми обязательствами.
Перед тем как совершить самоубийство, или побег, или поднять руку на жизнь другого человека, вспомните, что есть выход: нужно объявить себя банкротом.
— К тому времени мы уже совсем не представляли, где может находиться отец Кёко. — Курата сказал это так тихо, что окончания слов трудно было разобрать.
— А вы пробовали его искать?
— Ну конечно! Из последних сил старались.
— А сама Кёко-сан, вместо отца, не могла оформить процедуру банкротства?
Парень ехидно улыбнулся:
— Если бы можно было провернуть такой трюк, никто бы не мучился. Нет, это невозможно. Оттого Кёко и страдала.
По закону долги обязан выплачивать только сам должник. Поэтому ни жена, ни дочь не могут вместо должника подать заявление о банкротстве.
— Мы посоветовались с адвокатом, но он сказал, что с этим ничего нельзя поделать. Ведь по закону Кёко не обязана выплачивать долги. Значит, не может такого быть, чтобы от неё требовали вернуть то, что задолжал отец. Не может быть, чтобы кредиторы её беспокоили. Так что заявить о банкротстве Кёко не могла. Даже если бы нам удалось получить постановление о том, что эти люди обязаны оставить Кёко в покое, это мало что изменило бы. Мы ведь торговлей занимаемся, мы не можем проконтролировать, чтобы эти люди не приходили к нам в офис под видом клиентов. То, что у отца Кёко долги, — правда. Так что мы даже не могли подать на этих людей в суд за клевету.
До тех пор, пока кредиторы не применяют силу, полиция вмешиваться не будет: она обязана соблюдать принцип невмешательства в гражданские дела.
— Эти бандиты угрожают, но не оставляют улик, оттого на них и не пожалуешься. И Кёко, и я, и мои родители — мы все чуть с ума не посходили. Несколько наших сотрудников уволилось с работы… Адвокат всё-таки посоветовал один способ. Он сказал, что сначала нужно добиться постановления о том, чтобы отец Кёко считался пропавшим без вести. Тогда в посемейный реестр можно будет записать, что его уже нет в живых. Кёко достанется его наследство, в данном случае долги. Дальше нужно будет просто пойти в суд по гражданским делам и оформить отказ от наследства.
Но не всё так просто, как кажется. Хомма это тоже понимал. Такое постановление можно получить, только если со времени, когда человек в последний раз объявился — приехал, написал письмо или позвонил, — прошло не менее семи лет.
— Ждать ещё целых семь лет, конечно, было нельзя, верно?
Курата резко мотнул головой, словно отбрасывая что-то прочь:
— Наш адвокат предположил, что отца Кёко, может быть, уже нет в живых. Он посоветовал нам это проверить. Раз он трудился на подённых работах, то, возможно, умер на улице. Как только смерть установлена, можно оформлять отказ от наследства или можно получить наследство, признать за собой все отцовские долги, а потом объявить себя банкротом. Это фактически одно и то же. Мы с Кёко поехали в Токио и занялись там поисками её отца. Заходили к тем родственникам, о которых я рассказывал. Потом отправились в библиотеку.
— Вы решили проверить «Правительственный вестник»?
В «Правительственном вестнике» есть колонка, где перечислены неопознанные трупы. Этот столбец обычно называют «Извещением о погибших в пути». Короче говоря, это список всех тех, кто скончался прямо на улице. Указывают адрес и имя, если известно, а чаще так: «Мужчина лет пятидесяти — пятидесяти шести; рост — сто шестьдесят сантиметров; худой; рабочая одежда цвета хаки; сапоги…» В ходе следственной работы Хомме тоже не раз приходилось пролистывать эти нескончаемо длинные списки, в которых приводится описание погибших, а также место и дата смерти. Гнетущее ощущение — словно ходишь по заброшенному кладбищу с безымянными могилами.
— Я всё ещё не могу забыть… — Лежавшие на коленях руки Кураты сжались в кулаки, и он устремил взор в окно, туда, где лил бесконечный дождь. — Я никогда, наверное, не забуду, как склонившись над столом, Кёко ожесточённо перелистывала страницы «Вестника». Не забуду, как она искала погибшего с внешностью, напоминающей её отца… Нет, она не просто листала страницы, — в голосе парня звучала боль, словно его хлестали кнутом, — она делала это, молясь только об одном: чтобы он был мёртв, чтобы отца уже не было в живых. А ведь это её родной отец! Для меня это было уже слишком. Увидев Кёко такой, я впервые почувствовал к ней презрение. Словно внутри меня прорвало дамбу.
Хомма живо представил себе уютный читальный зал: абитуриентов, готовящихся к экзаменам; подружек-школьниц, которые, непринуждённо болтая, делают домашнее задание; старичков и старушек, читающих журналы; торговых агентов, пришедших сюда вздремнуть… И среди них Кёко Синдзё, которая листает «Правительственный вестник», точно одержимая. Ему представилась её голова, склонившаяся над
