то мертвых рук, грузит на запряженную мулами телегу и везет к началу поезда: там рельсы снова положат на землю. Из окаменевшего тумана остаются торчать две железные культи.
За повстанцами следят звери и растения с глазами. На вторую ночь Иуда и его друзья собираются у костра, который благодаря какой-то магии горит белым пламенем. На совещание собрались Узман, Анн-Гари, Толстоног и те, кого избрали машинисты, лозоходцы, тормозные кондукторы, водоносы, бывшие шлюхи и прихлебатели.
— Вы сделали это, — говорит Иуда; Узман и Анн-Гари невозмутимо выслушивают его похвалу. — Вытащили нас. И привели сюда, в это странное место.
— Это еще не конец.
— Я знаю. Но у вас все получится. Верьте мне. Где-нибудь за этими землями вы найдете себе место. Где-нибудь далеко. Куда они не последуют за вами. Даже если вам придется обогнуть Землю. Вы найдете там дичь и плоды, вы остановите свой поезд. Там вы будете охотиться, удить рыбу, разводить скот — все, что захотите. Вы будете читать, а когда прочтете все книги из поездной библиотеки, напишете свои. Вы обязательно найдете такое место.
— А здесь? Что с нами будет здесь?
— Не знаю. Будет трудно, но вы справитесь. — Иуда сам не знает, с чего это он заговорил как пророк. Да это и не он говорит; это его нутро, поселившаяся в нем добродетель. — Они не пойдут туда за вами. Спорю на деньги.
Все смеются. Деньги стали украшением. Некоторые все еще берегут их, но на банкнотах давно уже рисуют дети. А из монет сделали монисто.
— А Узман был прав, хотя он и ошибался, — продолжает Иуда. — Нам надо было связаться с Нью- Кробюзоном. Подумайте об этом. А то никто ведь так и не узнает.
Наступило молчание.
— Вы, конечно, можете ничего никому не говорить и просто исчезнуть, и тогда люди станут рассказывать, что однажды, когда строили железную дорогу, один поезд взял и уехал. Переделанные стали беспределами и забрали его себе. Но вам-то нужно не это. Те переделанные, которые в городе, Ждут. И они заслуживают большего.
— Но есть те, кто знает, что случилось…
— Да, но заходят ли они открыть правду? Вы станете легендой, этого уже не изменить, но какой легендой? Хотите стать легендой, которая не умрет? С которой будут считаться? Хотите, чтобы рабочие шли на забастовку со словами «Железный Совет» на устах?
Анн-Гари улыбается.
Иуда говорит:
— Я возвращаюсь, чтобы воспевать Железный Совет.
Сначала некоторые заявляют, что Иуда струсил и боится идти с ними через окрестности пятна, но на самом деле никто в это не верит. Просто им жаль его отпускать.
— Нам нужны твои големы, — говорит какая-то женщина.
— Как ты можешь нас бросить? Разве тебе безразличен Совет, Иуда?
Тут он взрывается.
— Это вы у меня спрашиваете? — говорит он им. — У меня?
Им становится стыдно.
— Я буду воспевать вас. Я все им расскажу. А вы сидите тихо.
Вспыхивает порох, собравшиеся моргают.
Не один Иуда покидает Совет здесь, под неестественными небесами, где чувствуется близость какотопической зоны, а впереди ждет страшный Вихревой поток. Пусть даже придется идти обратно через дымные камни.
— Кто-то уйдет, остальные справятся, — говорит Иуда. — Идите к беспределам: они не подадутся в Нью-Кробюзон, слишком они переделаны.
— Вы справитесь, вы прорветесь, сестры. — Он смотрит на них без тени сомнения. — Держите, — говорит он, протягивая вокситератор. Все в недоумении. — Вот. Если сделать так, он сохранит все, что вы скажете, — (Они смотрят, как Иуда загружает валик, и забирают все чистые цилиндры.) — По одному каждый год, — говорит он медленно. — Присылайте мне их, где бы вы ни были. Шлите морем, с верховыми, пешими, как угодно. Посмотрим, дойдут ли они до меня. Я хочу слышать ваши голоса. — Он смотрит на Анн- Гари. — Я хочу слышать твой голос.
Одного за другим он заключает их в объятия. Он крепко обнимает своих товарищей, даже тех, чьи имена ему неизвестны.
— Слава Железному Совету, — говорит он каждому. — Слава Железному Совету.
Вдруг Иуда озорно целует Узмана прямо в рот; тот вздрагивает, хочет отстраниться, но передумывает. Поцелуй длится недолго.
— Не будь суров к парнишкам в ночь на пяльницу, — шепчет он переделанному прямо в ухо, и Узман улыбается.
Потом Иуда обнимает Анн-Гари, и она целует его, как целовала тогда, когда они впервые стали любовниками. Иуда притягивает девушку к себе за бедра, а она берет в свои ладони его лицо.
— Слава тебе, — шепчет он ей в рот.
Он уже забыл, насколько быстрее путешествовать в одиночку. Не проходит и дня, как он оказывается у дымных камней. Руку пойманного в ловушку человека, пробившуюся сквозь камень, обглодали звери, так что торчит лишь красная кость.
Иуда шагает по верхушкам каменных валов, как по волнам. Он видит следы боя и разбросанные трупы. В полдень он чувствует тени и обнаруживает у себя над головой косяк воздушных судов, направляющихся к вечному поезду. Иуда притеняет ладонью глаза и опирается на посох.
Наверное, он должен испугаться за судьбу товарищей, но ему не страшно. Он видит, как дирижабли меняют строй. Стоя один на земле, Иуда улыбается, пока аэронавты проплывают над ним, точно медлительные барракуды. Похоже, они колеблются. Он садится, прислоняется спиной к гранитному завитку и смотрит.
Иуда видит дым от паровоза. Средних размеров воздушный корабль несмело нарушает границу какотопической зоны. Отсюда пейзаж кажется совершенно обыкновенным, но Иуда чувствует, как что-то пагубное вскипает под кожей мира.
Приблизившись к поезду, дирижабль сбрасывает бомбы. Иуда видит крохотные цветы взрывов над холмами. Но и теперь ему не страшно.
Небо вдалеке конвульсивно содрогается. В нем возникает какой-то подвижный пузырь, извивается что-то живое: это не облако, просто часть самого неба становится вдруг ощутимой и толчками, точно кальмар, плывет над землей, плохо различимой на таком расстоянии. Плывет со странным звуком. Иуда задерживает дыхание. Происходит заминка. Дирижабль словно спотыкается, вновь становится различимым и вдруг меняется: совсем чуть-чуть, теперь он ниже сидит в небе, — а потом разворачивается и убирается прочь с такой быстротой, что лучше сказать — улепетывает.
Поезд продолжает свой путь в глубь пятна, в глубь какотопической зоны, которая только что победила Нью-Кробюзон.
Иуда в пути уже несколько месяцев и теперь бредет чуть ли не бессознательно, как помешанный. По высохшим руслам рек, по болотам, скалам, по лесам со стекловидными деревьями и по лесам, которые сначала кажутся ему окаменевшими, — только потом Иуда понимает, что это огромные скелеты. Он шагает через царство позвонков, ребер и грудин, через ландшафт, состоящий из костного вещества, со своим подлеском и своими падальщиками.
Он оставляет позади озера, сплошь покрытые пузырями: это племена водяных бьются между собой не на жизнь, а на смерть. Он видит дымовые трубы, торчащие из склонов гор: там деревни троглодитов. Иуда
