бриллиантами. Однако мне не удалось сдержать улыбку.
— Похоже, у вас хорошее настроение! — заметил граф Вильгельм, сжав мое колено, пока мы занимали свои места.
— Да, похоже, что так.
— Он по-прежнему безумен? — с некоторым опасением поинтересовался Малкович. — Сработал ли Обряд Исцеления?
— Должно быть, да, — произнес я. — Он навел меня на одну мысль. Удивительную мысль.
— Какую же именно?
— Неважно. Единственное, что могу сказать, она меня чрезвычайно радует.
Но если бы я знал, что меня ждет в ближайшем будущем, я бы не стал пребывать в столь жизнерадостном расположении духа. Это точно!
7
Я попросил у графа бумагу и ручку и сказал ему, что хочу написать благодарственное письмо архиепископу.
— Это крайне мило с вашей стороны! — воскликнул граф. — Его Милость обожает признания и благодарности, особенно если ему пришлось устраивать публичный обряд.
— Это самое меньшее, что я могу сделать.
— О, раз мы заговорили о письме, быть может, попробуете убедить архиепископа, что ни пальцем не прикасались к его жене после того… случая?
— Но я действительно не прикасался!
— Что ж, значит, убедить его будет несложно. Я восхищаюсь, искренне уважаю мужчин, которые могут контролировать свои низменные сексуальные порывы. Понимаю, для вас это непросто. Ладно, а теперь я исчезаю! Сообщите мне, как только закончите, и я отправлю Димкинса с письмом в собор. Кстати, попросить миссис Кудль сделать вам несколько тостов?
— Честно говоря, граф, я бы предпочел что-нибудь более существенное. Дело в том, что с самого момента прибытия я не ел ничего, кроме хлеба.
Граф Вильгельм игриво, но увесисто толкнул меня кулаком в руку. Я поморщился.
— И чья же это вина, а? По правде сказать, продукты до сих пор не привезли, и на кухнях сейчас — шаром покати. Наверное, у старины Эрика Шлегерманна случился сердечный приступ, а другого извозчика пока не нашли. Эрик — это отец Густава. Помните, я рассказывал вам про Густава? Одна из моих коров оторвала ему яйца и петушок. Так вы хотите тост или нет?
— Спасибо, нет. Я попросил доктора Фрейда сообщить мне, когда прозвонят на обед.
— Как вам угодно! — весело отозвался граф и, выйдя из комнаты, шумно захлопнул дверь.
Я медленно подошел к стоящему у окна письменному столу и посмотрел вниз, на пачку ослепительно- белой графской бумаги. Поблизости расположились две ручки, маленькая баночка с черными чернилами и девственно чистая промокашка. Очень скоро я возьму одну из ручек и начну писать. Я сел. Секунду или две я глядел в окно, не думая ни о чем конкретном.
И тут же в дверь постучали.
— Да! — отрывисто рявкнул я, раздраженный тем, что мою задумчивость столь быстро прервали.
— Можно войти?
— Кто это?
— Это я, Малкович.
— Тогда нельзя.
— Хендрик… пожалуйста! Я хочу поговорить с вами!
— Хорошо, заходите, только давайте поживее, — немного помедлив, ответил я.
Дверь отворилась, и в комнату осторожно протиснулся Малкович. По-моему, он все еще немного боялся, что я всажу в него нож в приступе внезапного безумия. На самом деле, меня забавляла эта глупая идея. Точнее, забавляло ее воздействие на Малковича.
— Я вас побеспокоил? — спросил он.
— Вы всегда беспокоите меня, Малкович.
— Должен сказать, это взаимно!
— Вы за этим сюда пришли? Оскорблять меня? Ну, тогда…
— Нет, нет… не за этим, — ответил он, внезапно понизив голос, уже не так агрессивно.
— Ладно, и что вам нужно?
Не дожидаясь приглашения, Малкович грузно опустился на край моей кровати.
— Мне неловко, — начал он. — То есть, я не знаю, как, ну…
— Как что?
— Я подумал, что вы, учитывая, какой вы и все такое…
— Все какое?
— Послушайте, не воображайте, что это легко — прийти к вам вот так! Пришлось пробраться на кухню и уговорить миссис Кудль позволить мне добрый глоток абрикосового бренди. Только для храбрости, конечно.
Развернувшись на стуле, я оказался лицом к Малковичу.
— Знаете, Малкович, — издевательски сказал я, — это совсем на вас не похоже! Где мужчина, облеченный властью? Где кондуктор с особыми полномочиями, полученными от Министерства внутренней безопасности?
Тут, к моему изумлению, Малкович принялся всхлипывать.
— Я просто не знаю, что делать, — бормотал он, вытаскивая свой грязный носовой платок и шумно, долго сморкаясь.
Мне стало не по себе.
— Видите ли, Хендрик…
Обращение ко мне по имени, отличное от привычных «ты, мелкий негодяй» или «ты, грязная свинья», явно не сулило ничего хорошего.
— … я вовсе не тот, кем кажусь — не сильный, уверенный, умный, хладнокровный и привлекательный…
— Не волнуйтесь, вы никогда таким и не казались. Похоже, Малкович слегка смутился. Он понимал, что его оскорбили, только не понимал, из дружеских ли чувств или из неприязни.
— По правде говоря, — продолжил он, — я слабый, потерянный и беспомощный. Несмотря на мои особые полномочия. Да, я такой! Вы можете в это поверить? Я сам с трудом верю, Хендрик! Дошло до того, что я боюсь спать по ночам! Я держусь, сколько могу, потом, когда мои веки, наконец, слипаются, я опрокидываю полбутылочки и надеюсь, что теперь-то этого не случится. Но оно всегда случается.
— Надеетесь, что не случится чего? — поинтересовался я, ожидая отвратительных интимных откровений, включающих телесные жидкости какого-нибудь толка.
— Чего, сна, конечно же!
— Какого сна?
— О… о ней. Женщине из журнала. Ну, в общем, так все и началось. Видите ли, это произошло во время одного из долгих ночных перегонов в П…, когда поезд вел Хьюберт Данкерс. Да, в основном царило чудесное спокойствие, разве что около двух часов утра мадам Полински позвала меня и потребовала сделать массаж ног, а в оставшееся время я развлекался, листая старые журналы, которые люди часто забывают в купе. Мой любимый — «Светская беседа», но в ту ночь я нашел лишь один выпуск «Зубной гигиены» и одну «Моду для полных». Именно в ней-то я и увидел фотографию той женщины. Господь свидетель, настоящей красавицы! Я это сразу понял. Это, естественно, была реклама, и на женщине были только бюстгальтер и трусики, смоделированные для полных. Все на виду, если позволите так выразиться! Не скрою, мне нравятся зрелые женщины в теле — дамы с плавными изгибами и формами, а не вертлявые костлявые подростки. Поскольку я и сам отнюдь не скелет, думаю, это вполне естественно. Я не мог глаз от
