противоположного.
— Ты знаешь, что да.
— Я больше ничего не знаю. Хендрик… мой отец…
— Где он? — спросил я.
— Я отведу тебя к нему. Пожалуйста, надо торопиться!
— Адельма, подожди…
— Держись прямо за мной. Некоторые солдаты занялись разбоем, они насилуют и убивают.
— Я защищу тебя! — заявил я, пытаясь сдержать нервную дрожь в голосе.
— Я беспокоюсь о тебе.
— Обо мне? Но почему?
— Если мне не изменяет память, не так давно ты щеголял в женской юбке. Ради Бога, пойдем же!
Она развернулась и, пошатываясь, двинулась в ночь.
На краю города стоял маленький полуразрушенный коттедж, окруженный сломанным деревянным забором. Сад зарос могучими сорняками и ежевикой. Следуя совету Адельмы, я шел за ней по пятам. Мы пробирались по темным улицам, осторожно перешагивали через тела, иногда поскальзывались в лужах крови, уклонялись от встреч с одинокими, орущими во всю глотку солдатами и, наконец, целые и невредимые, добрались до заброшенных полей, граничащих с городской свалкой. Узкая, извилистая тропинка привела нас сюда, в это покинутое место, где, по словам Адельмы, прятался граф Вильгельм. Мы медленно подошли к дому, и девушка открыла старую дубовую дверь. Петли душераздирающе завизжали. Адельма бросила горящий факел в кусты.
— Папа? Ты здесь?
— Да, — ответил слабый, хриплый голос.
Мы вместе вошли внутрь. Дверь за нами захлопнулась.
— Почему нет света? — спросил я. — Я ничего не вижу.
— Он не хочет, чтобы ты видел, — прошептала Адельма. — Ведь так, папа?
— Да…
Послышалось приглушенное рыдание.
— В чем дело, граф?
— Я стал старым. Старым!
Неожиданно в комнате вспыхнул свет — и я задохнулся. Граф Вильгельм сидел в кресле у дальней стены. Обхватив колени руками, он прижимал их к груди. Его лицо было сморщенным и дряблым, из носа и ушей торчали пучки грубых седых волос. Тонкая струйка слюны стекала из уголка рта и капала на провисшие, морщинистые складки кожи, бывшие когда-то двойным подбородком.
— Посмотри на меня, Хендрик! — прохрипел граф. — Что произошло?
— Он говорит, что не знает, — тихо ответила Адельма. — Наверное, никто не знает.
Она начала всхлипывать.
— Со мной этого еще не случилось, — сквозь слезы бормотала девушка. — Но, не сомневаюсь, случится. И я тоже стану старой! Будешь ли ты тогда любить меня, Хендрик? Будешь ли желать меня, когда мои налитые груди сморщатся и усохнут? Когда моя упругая щель превратится в вялую, дряблую дыру?
— Этого не случится, Адельма. Я обещаю.
— Моя страсть по-прежнему пылает, Хендрик. Но я высохну и сгнию, как все остальные, и ты с отвращением бросишь меня.
— Никогда!
— Разве такое возможно?
— Потому что я люблю тебя, Адельма.
— И что из того?
— Все. Я скоро объясню тебе.
— О, Хендрик, что теперь со мной будет?
— Мне не меньше девяноста, — раздраженно вмешался граф Вильгельм. — А профессор Бэнгс уже наверняка умер или сошел с ума после крушения этой Unus Mundus, как-ее-там. Миссис Кудль определенно мертва, ведь она появилась в замке Флюхштайн еще при моем отце. И кто теперь будет готовить нам обеды? Вот что я хочу знать! Может, мы и превратились в сушеные ископаемые, но есть-то нам по- прежнему надо!
— Хватит про миссис Кудль! — вскричал я, ужаленный словами графа.
— Что же нам делать? — спросила Адельма.
— Я скажу тебе, что. Выбираться отсюда. Бросим все это.
— А что с папой?
— О, забудьте обо мне, — пробормотал граф Вильгельм.
— Придется вернуться за вами, — сказал я. Он печально покачал морщинистой головой.
— Нет, слишком поздно. Увези отсюда Адельму, мой мальчик. Спаси ее.
Я ожидал, что Адельма, охваченная шоком и, быть может, горем, будет возражать. Однако она заговорила живым, деловым тоном:
— Значит, решено. Хендрик, ты слышал, что сказал папа. Уходим немедленно.
— Вы уверены? — обратился я к графу.
— Совершенно, — несчастно ответил он.
— Ты простишь, если я не поцелую тебя на прощание?.. — осведомилась Адельма.
Граф Вильгельм медленно кивнул:
— Учитывая мое состояние, это было бы просто омерзительно. Я понимаю. Ради Бога, Хендрик, идите!
В последний раз оглянувшись на графа, мы вышли из комнаты и скользнули в ночь. Я слышал треск одиночных выстрелов, иногда далекий, полный ужаса крик, но поблизости никого видно не было. Выйдя из сада на улицу, я беспокойно посмотрел по сторонам. Мы шли как можно быстрее и как можно спокойнее.
— А где Малкович и доктор Фрейд? — прошептала Адельма, озвучив мысль, уже давно вертевшуюся на задворках моего сознания. Я не мог даже вспомнить, когда в последний раз видел их. Потом вспомнил.
Я подрался с гнусным Малковичем, пытавшимся совокупиться с Адельмой; правда, наверное, сейчас не самый подходящий момент, чтобы напоминать ей. Присутствовал ли при этом доктор Фрейд? Несомненно, да, он долго колотил меня своей прогулочной тростью, злобное животное. Но когда я проснулся ото сна с Труди Меннен в сон с древним мудрецом, а потом, соответственно, из этого сна — в ночь бунта и ископаемого графа, ни Малкович, ни доктор Фрейд больше не показывались. Я не сомневался, что покинутый мной после нападения профессора Бэнгса замок Флюхштайн был пуст. Так куда же они делись?
Размышляя обо всем этом, я внезапно обнаружил, что остановился и, не шевелясь, втягиваю носом морозный ночной воздух.
— Адельма! Что это?.. Что?
Что я уловил, помимо запахов порохового дыма и страха? Нечто кислое и горячее, словно расплавленный металл? Со странным привкусом несвежего печева… нечто, что щипало глаза…
— Адельма!
Действительно ли я слышал этот крик? Да, но голос казался очень слабым и призрачным.
Мы одновременно развернулись — и увидели далекий огненный шар, пылающий красно-желтыми огнями на фоне темного неба, заглатывающий кислород и быстро взмывающий все выше и выше…
Огонь! Вот что я почувствовал. Пожар. Но что горит? Не металл, как я сначала подумал, а дерево. Коттедж! Тут я вспомнил, как Адельма, прежде чем войти внутрь, выбросила свой горящий факел в кусты, безмозглая девчонка. Она подожгла весь дом! Неожиданно я увидел толпу, человек пятьдесят-шестьдесят, кричащих и яростно завывающих. Воздетые руки размахивают импровизированным оружием — палками, мотыгами, лопатами, метловищами и совершенно неуместными здесь формочками для желе.
— Вот он!
