Доктор Фрейд полез в карман своего внушительного пальто.
— Тогда давайте начнем.
Он вытащил золотые карманные часы на короткой золотой цепочке и поднял их перед моим лицом. Затем доктор начал медленно покачивать ими: слева направо, потом обратно.
— Расслабьтесь и слушайте мой голос, — произнес он неожиданно густым и низким голосом. Очевидно, это был его профессиональный голос, для нервных пациентов и больных с быстрыми перепадами настроения.
— Это не займет много времени, — продолжал он. — Скоро вы почувствуете себя сонным…
— А разве можно загипнотизировать человека во сне? — спросил я.
— Конечно, если гипнотизер тоже спит. Хватит вопросов. Т-с-с… Т-с-с… Просто слушайте мой голос. Слушайте… только… мой … голос… голос-с-с-с…
Последнее, что я запомнил — устремленный на меня мрачный взгляд Малковича.
— Не воображай, что я забыл, — прошептал он.
— Забыл что? — пробормотал я, мгновенно вспомнив о семи годах в государственной тюрьме.
— Что ты назвал меня жирным.
Я хотел возразить, но смутные руки дремоты уже подхватили меня в свои объятья и унесли далеко- далеко.
2
Следующее, что я услышал, помню, были голоса, осторожно шепчущие голоса, явно принадлежащие доктору Фрейду и Малковичу, но искаженные какими-то загадочными модуляциями.
Доктор Фрейд: Он ничего не узнает. Откуда ему узнать? Он в трансе. А с человеком в трансе можно делать все, что угодно.
Малкович: Так ведь непременно останутся следы, доктор! Или, быть может, пятна?
Доктор Фрейд: Я такого не припомню, а у меня богатейший опыт… стороннего наблюдателя, конечно же.
Малкович: Я неплохо сложен, доктор.
Доктор Фрейд: Тем лучше, Малкович! Я совершенно уверен, что последствия первичной травмы, приведшей к полной амнезии, можно в определенной степени устранить с помощью повторной травмы. Подобное лечит подобное, вот главное правило.
Малкович: Боже мой, доктор, вас называют гением — и не без оснований!
В эту секунду грандиозным усилием воли я вытащил себя на поверхность глубокого гипнотического сна, в котором пребывал, и, словно человек, попавший из сырой, темной шахты на яркий свет, не сразу осознал, что надо мной простирается черное звездное небо, а вокруг мягко падает снег. Но зачем мы вышли из поезда? И куда делся сам поезд?
— А! — недовольно воскликнул доктор Фрейд. — Значит, наш юный друг проснулся!
Я потряс головой. Я дрожал. Внезапно мне стало очень холодно. Тут я понял, что стою, опираясь на Малковича, и мои ноги утопают в хрустящей, рассыпчатой снежной пыли. Влажное, жаркое дыхание кондуктора плавило мой затылок.
— Не бойтесь, — подозрительно заботливо произнес он, — вы не упадете. Я держу вас.
— Я и не собираюсь падать, — ответил я. — Отцепитесь от меня!
— С молодежью всегда так, — пожаловался Малкович доктору Фрейду. — Никакого чувства благодарности!
Затем он слегка шлепнул рукой по моим ягодицам, и я услышал отчетливый смешок. Прикосновение показалось мне странным. И тут, к величайшему своему ужасу, я заметил, что, хотя кондуктор и доктор были тепло одеты в этой холодной ночи, я же щеголял в одной темной куртке — моей ли? — и узких, маленьких трусах.
— Я совсем голый! — воскликнул я.
— Ну-ну, не надо преувеличивать, — прокомментировал доктор. — Вы вовсе не голый, вы просто полуобнажены снизу до пояса.
— Но почему? Что случилось с моими брюками?
Я повернулся к Малковичу и медленно, с обвиняющей ноткой в голосе спросил:
— Что вы с ними сделали?
Без сомнения, если кто-нибудь и сотворил что-то дурное с моими брюками, это был Малкович.
— Друг мой, с ними ничего не случилось, — вмешался доктор Фрейд. — На вас их просто не было.
— Что?
— Насколько я помню, их не было.
— Я вам не верю!
— Уверяю вас, это чистая правда!
— Вы не можете обвинять доктора Фрейда во лжи, — угрожающе сказал Малкович. — И нечего так подозрительно на меня смотреть, ты, юный извращенец!
— Я не извращенец…
— Да ну? А как еще можно назвать человека, который разъезжает в общественном транспорте без штанов?
— Тут Малкович абсолютно прав, — заметил доктор Фрейд.
— Послушайте, — запротестовал я, почувствовав, как холод буквально сдавил меня со всех сторон. — Я же замерзну насмерть!
Малкович с любопытством оглядел меня, потом произнес:
— Кожаные ботинки — и узенькие трусики, вот это да! По-моему, ты весьма забавен!
Он был прав: на моих ногах действительно красовались кожаные ботинки, только вряд ли они принадлежали мне. Или нет? Быть может, я всегда носил такие ботинки?
— Я достал для вас это, — добавил Малкович. — Подумал, что когда вы сойдете с поезда, холод вас доконает.
— Что это?
Перед тем как передать вещь в мои руки, кондуктор торжественно помахал ею в воздухе. Это оказалась женская юбка — длинная, красная, мятая вельветовая юбка, беспорядочно усеянная стразами и фальшивыми бриллиантами. Такие обычно носят танцоры из кабаре трансвеститов.
— Я не могу ее надеть!
— Скажите спасибо! — проворчал Малкович. — Я больше ничего не нашел. Вам повезло, что хоть это есть! Давайте, быстро одевайтесь, пока совсем не окоченели!
В этот момент я понял, что ненавижу Малковича лютой ненавистью. Сражаясь с нелепой юбкой, я услышал бормотание доктора Фрейда:
— Лучше бы он надел пару чулок! Голые ноги так вульгарны!
— Или колготки? — предложил Малкович.
— Фу! Не переношу эту гадость! Колготки гораздо чаще становятся орудиями убийства, чем предметы благопристойного гардероба!
— Вы думаете? — издевательски спросил я. Казалось, доктор Фрейд внезапно опять вспомнил о моем присутствии:
— Боюсь, что попытка гипноза закончилась неудачей. Мы по-прежнему не знаем, кто вы такой.
— А почему мы стоим здесь и замерзаем насмерть? — спросил я, эта парочка успела порядочно меня разозлить. — Или, точнее, я замерзаю насмерть. Куда делся поезд?
Малкович явно испытывал неловкость.
— Думаю, Центральное бюро мне за это яйца оторвет.
— За что?
— Видите ли, мы где-то остановились на пятнадцать минут. Ну, я собрался выйти и посмотреть, в чем там дело. Доктор Фрейд отправился со мной подышать свежим воздухом, и не могли же мы бросить вас,
