жить в той же квартире, работать в том же домашнем офисе…
– И потому тебе совершенно ни к чему влюбленная уборщица, ошивающаяся вокруг?
– Не угадала. Я просто не хочу, чтобы мы оба создавали сами себе трудности, с которыми не сможем справиться.
Черт, как жаль, что внукам будет нечего рассказывать. На самом интересном месте она разведет своими артритными ручонками и скажет: простите, дети, но все закончилось простыми поцелуями…
– Ты замерзла?
– Нет. Просто хочу вернуться в дом.
– Душа моя рвется на части. И большая часть разочарована.
Она заставила себя рассмеяться.
– Не расстраивайся. Я не очень хороша в подпитии и сразу после секса. Говорю же, меня тянет в сон.
– Мой идеал женщины. А может, плюнуть на завтрашний день и…
– Пойдем в дом. Я действительно немного замерзла.
Она была рада темноте. Так хоть не видно разочарования на ее пылающем лице. Срочно, срочно выйти в чат и списаться с подружкой Силли и подружкой Милли! Они наверняка посоветуют перестать комплексовать и заняться парнем всерьез…
– Лили, если хочешь, пройдемся по залам, и я познакомлю тебя с кем-нибудь… интересным и полезным.
– Отлично.
– Да, и не стесняйся сказать, когда устанешь и захочешь домой.
– Разве окончание вечеринки не предусмотрено?
– Нет. Обычно все отваливаются по мере исчезновения спиртного, но у Шеймаса это никому не грозит. Как и вампиров, нас разгоняют лишь первые лучи солнца… Но я не любитель смотреть на наших звезд с утра.
– Что ж, постараюсь не задержать тебя.
– Это я не к тому, не волнуйся. Пока ты здесь со мной, мне все нравится.
– А в шарады будут играть? В фанты? В лото? Во что там еще играли аристократы на званых вечерах?
Брюс рассмеялся тихим грудным смехом.
– ЭТИ не узнают шараду, даже если она выскочит из кустов и даст им по голове. Единственная интеллектуальная игра, которая им еще доступна, это «бутылочка» на раздевание.
– Какой ужас! И это наша элита. Вот у нас, простых трудящих, все совершенно иначе.
– Надо будет сходить как-нибудь на вечеринку к твоим друзьям. Сто лет не играл в шарады.
– Я представляю, как оживится наша компания.
К тому времени, как они достигли дома, настроение Лили вновь улучшилось. Она решила философски отнестись к произошедшему и не сожалеть о неслучившемся – все равно это, как известно, ничему не поможет.
Она чувствовала себя вполне освоившейся в этом великолепном помещении и даже самостоятельно отправилась на поиски дамской комнаты, где ее ожидало смешное и удивительное открытие: кинозвезды первой величины тоже ходят в туалет. Она мыла руки по соседству с очень известной актрисой и даже ухитрилась ни разу не покоситься на нее в зеркало.
Вернувшись в банкетный зал, Лили обнаружила, что мир вовсе не так безоблачен.
Возле барной стойки сидел на высоком табурете Шеймас Тидл. Его взгляд упирался в декольте сидящей перед ним дамы, но, судя по нахмуренным бровям и мрачному выражению лица, отнюдь не сомнительные прелести собеседницы занимали его мысли. Ибо собеседницей Шеймаса была Ширли Бэнкс.
Она напоминала хищную птицу, готовую сорваться с ветки и безжалостно впиться в ничего не подозревающую мышь у подножия дерева. Тощая, злая, напружиненная, она что-то горячо и страстно говорила Шеймасу в самое ухо, и Лили каким-то звериным чутьем поняла: Ширли говорит о ней.
Лили заметалась, одновременно пытаясь подобраться поближе и банально подслушать – и не попасться на глаза. В этот момент она ненавидела свое алое платье, ибо шансов остаться незамеченной в таком ярком одеянии у нее практически не было.
Что может сказать Ширли о Лили Смит? Ничего хорошего. Вернее, просто ничего, потому что Ширли никогда в жизни не пересекалась с Лили, если не считать той мелочи, что именно с Ширли теперь спит парень, с которым у Лили был довольно недолгий и невразумительный роман. Но ведь все мы прекрасно знаем, что факты в данной ситуации совершенно не важны. Важен способ их передачи.
О чем они говорят?! Лили плюхнулась на диван и закусила губу. Именно в этом состоянии ее и нашел Брюс, веселый и беззаботный, словно певчий дрозд по весне. Вокруг Брюса вились разнокалиберные красотки, щебечущие и хихикающие наперебой, однако при виде расстроенного личика Лили Брюс немедленно бросил свой эскорт и торопливо подошел к ней.
– Что-то случилось?
– Да.
– Что именно?
– Посмотри, с кем беседует Шеймас.
Брюс проследил ее взгляд и нахмурился. Потом повернулся к Лили и попытался ее успокоить.
– Лили, они знакомы с детства – Ширлиного, разумеется. У них масса общих интересов, они акционеры нескольких компаний.
– Вот именно.
– Я к тому, что они, может, вовсе не о тебе говорят.
– Брюс. Они говорят обо мне. Я это знаю. Как знаю и то, что ничего хорошего эта женщина про меня наговорить ему не может.
– Хочешь, чтобы я вмешался?
Она вскинула на него испуганные и умоляющие глаза.
– А тебе не трудно?
– Разумеется, нет. Оставайся здесь и постарайся не переживать. Возьми выпивку, скушай клубничку – займи себя чем-нибудь. Я вернусь через пару минут.
Он шел и вполне искренне надеялся, что Лили ошиблась. В конце концов, слишком крутое совпадение – чтобы два миллионера сидели и разговаривали посреди пафосной и крутой вечеринки о судьбе скромной девушки, присматривающей за комнатными растениями в домах толстосумов.
Однако в тот миг, когда Ширли подняла голову, увидела его и немедленно залилась нервным пятнистым румянцем, Брюс понял, что ошибается. Они с Шеймасом действительно говорили о Лили Смит. Брюс призвал на помощь все свое обаяние, природную наглость и наработанные годами небрежность и хамоватость истинной мегасуперзвезды.
– О, привет, Ширли. Где ты потеряла своего киндерсюрприза? Шеймас?
– Салют, Брюс.
– Я не знал, что вы с Ширли так дружите.
Тидл неопределенно хмыкнул и отвел глаза.
– Ну… да, мы дружны.
Брюс усилил напор.
– И о чем же вы тут воркуете, голуби мои?
– Да так… сплетничаем помаленьку.
Ширли выпрямилась и взглянула прямо в лицо Брюсу. В ее глазах сверкнула ненависть. Брюс прищурился, принимая вызов.
– Да брось, Шеймас. Мы же с тобой знакомы миллион лет. Вы говорили о моей девушке, не так ли?
Ширли усмехнулась.
– А даже если и так, что с того?
– А то, что вы говорите о ней за ее спиной, и мне это не нравится.
– Я могла бы сказать все то же самое ей в лицо, если бы она осмелилась подойти.
– И что же такого ужасного ты могла бы сказать?
