опытом смогла разглядеть — черный костюм чуть мешковатого покроя, как в 30-е годы: ослепительно-белая рубаха с расстегнутой верхней пуговицей и нарочито небрежно повязанный галстук. Пират сделал несколько шагов навстречу Лили — и у нее в ушах явственно зазвучала мелодия свинга, любимейшего ее танца. Эта якобы расхлябанность движений, эта упругая походка, все выдавало в пирате превосходного танцора.
Пират склонился над рукой Лили, явственно щелкнули каблуки, а потом ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в смеющиеся, глаза Дона Фергюсона.
Впрочем, первые же его слова отрезвили Лили.
— У вас на редкость глупый вид, куколка. Закройте рот и держитесь царственно — мы же на званом ужине!
Лили возмущенно захлопнула рот и уничтожила Фергюсона взглядом. Тот расхохотался и просто повернулся к ней спиной. Ах нет, не просто. Он наливал ей шампанское. Ну и все равно грубиян!
Вечер шел превосходно. Лили старалась смотреть только на Раша, Раш блистал, как обычно, но, к несчастью, Дон Фергюсон ухитрялся вставлять настолько остроумные и уместные реплики, что Лили то и дело отвлекалась на него.
Честно говоря, злиться ей хотелось все меньше и меньше. На самом деле Лили Норвуд пребывала на верху блаженства. Тихая библиотекарша из Шропшира сидит на террасе роскошного дома в компании двух совершенно сногсшибательных мужиков, один из которых миллионер и вообще принц, а другой… ну тоже ничего себе, по крайней мере, не пьян, как обычно!
Она не имела никакого, даже самого минимального опыта общения с противоположным полом. Лили Норвуд была чиста и невинна, как Ева до грехопадения.
Мать тщательно следила за тем, чтобы маленькая Лили дружила с «хорошими девочками», не позволяла никаких походов в кино с мальчиками и с самого детства внушила дочери, что если мальчик — не говоря уж о взрослом мужчине — увидит хотя бы краешек ее нижнего белья, то это катастрофа и полная гибель репутации. Удивительно, но Лили так и не стала бояться мужчин, она просто относилась к ним так же, как к женщинам. Ей и в голову не могло прийти, что дикие выкрутасы юного мерзавца Сэма Финча при ее появлении могут означать
Потом в ее жизни появился Стивен, скучный, как зубная боль, и приличный, как целый женский католический монастырь во главе с настоятельницей. Даже Лили, с ее полным неведением относительно вопросов пола, понимала, что к страшному слову «секс» эти отношения… отношения не имеют.
Был еще «милый Освальд» с серьезными намерениями и мерзкий мистер Саймон с его ужасающей фразой «Ух ты, ну и попка, чистое яблочко, так бы и укусил!» на пороге молочной лавки. Здесь все было ясно без слов.
Таким образом, в двадцать пять лет Лили Норвуд совершенно спокойно и умиротворенно осознавала тот факт, что ей на роду написано остаться старой девой. Этот факт не вызывал ни раздражения, ни тоски, ни огорчения, ни протеста, девушка относилась к этому, как, скажем, к форме носа или цвету глаз. Что есть, то есть.
Несколько дней, проведенных в обществе Джереми Раша, изменили ее мир, взорвали его, перевернули все с ног на голову. Лили чувствовала, как внутри нее постоянно клокочет какой-то странный вулкан, отчетливее воспринимала запахи и звуки, по-новому видела очертания вещей и людей. Словно с глаз сдернули матовую полупрозрачную завесу, делавшую жизнь тихой, спокойной и окрашенной исключительно в пастельные тона.
Лили слышала, как бьется ее собственное сердце. Очень странно, но оно билось не только в груди, но и в голове, животе, ногах, плечах и губах. Кровь кипела по жилам шампанским, Лили бросало то в жар, то в холод, и сама себе она казалась странно гибкой, словно все кости вдруг вынули из тела.
Такое воздействие оказывал на нее Раш, а Дон Фергюсон лишь дополнял картину. Возможно, будь он сегодня просто галантен, Лили окончательно потеряла бы голову, но он своими язвительными замечаниями то и дело возвращал ее с небес на землю.
Кофе перешли пить в гостиную, потому что на улице как-то резко посвежело. Раш расположился у самого камина, Лили утонула в мягком кресле, а Дон Фергюсон, странно поскучневший и посерьезневший, отказался от кофе, налил себе полный бокал коньяка и отошел к открытой двери. Оттуда немедленно потянуло сигарным дымом, и Лили вдруг стало тоскливо. Сказка кончилась. Начинался серьезный разговор. Девушка постаралась сесть прямее и несколько судорожно закуталась в свой легкомысленный шарф.
— Джереми… я так понимаю, настало время поговорить о моем отце?
— Думаю, да. О твоем
— Нет. Я достаточно отдохнула за эти дни. Скажу больше, я отдохнула за всю мою предыдущую жизнь. Сегодня мне кажется, что я проспала двадцать пять лет ради этих нескольких дней. И теперь я готова.
— Что ж… Даже не думал, что мне будет так трудно начать.
Дон неожиданно глухо бросил из темноты:
— Хочешь, начну я? Как-никак мое знакомство со старым чертом началось раньше.
— Ты не против, Лили?
— Вы оба говорите загадками. Я начинаю чувствовать себя смертельно больной, от которой скрывают диагноз. Мне все равно, кто из вас начнет. Мистер Фергюсон?
— Хорошо. Итак, Вашего предполагаемого отца зовут Дункан Малкехи, и в Африке нет ни единого человека, который не знал бы этого имени. Насчет вашего родства лучше объяснит Джереми, а я расскажу вам о самом Малкехи.
Это здоровенный ирландец. Рост у него поболее моего, в плечах он широк, в талии такой же, как в плечах, рожа у него красная, глаза серые и маленькие. Он не говорит, а орет, а когда он орет, птицы замертво падают на лету. Во времена короля Артура он наверняка работал бы злым огром или троллем.
Он приперся в Африку сто лет назад, еще совсем молодым парнем. Тогда все ломились за алмазами, ну и Малкехи тоже не отстал. Только ему всегда всего не хватало, видать, из-за роста. Одним словом, приключилась какая-то нехорошая история — не то он отнял чужую заявку силой, не то вообще до смерти кого-то убил — факт в том, что власти почти сразу взяли его на заметку. Но он всегда был везуч до неприличия. Одним словом, на пустой земле у него одного пошли алмазы, да не крошка какая-нибудь, а самые что ни на есть каратистые алмазы. Через полгода Малкехи разбогател просто сказочно, и властям пришлось утереться. Теперь его было недостать.
Потом он и работать перестал, на него ишачили сотни две рабочих. Он все норовил нанять черных, потому что им можно было платить в пять раз дешевле. Черных в этих краях стараются не брать, потому что они воруют и ленивы до одури, но Малкехи быстро нашел на своих управу. Да только тут грянула реформа, и частным лицам запретили добывать алмазы. Даже такой человек, как Малкехи, ничего не смог сделать;
Вообще-то его денег хватило бы, чтобы скупить всю Ирландию и половину Англии, но не такой он человек, чтобы притормозить и пользоваться нажитым. Скучно ему стало. Про черный рынок бриллиантов я не говорю, весь он под Малкехи, а в последние несколько лет к этому прибавились и наркотики. Казино, девочки, опиум — все это хозяйство старого Дункана…
Лили прерывисто вздохнула, и Раш осторожно погладил ее по руке. Дон продолжал негромким монотонным голосом:
— …Карьеру в преступном мире делают примерно так же, как и в приличном обществе, и нашею разбойника должны были вот-вот короновать — в определенных кругах. Но что-то там в правительстве изменилось, а может, начальник полицейского департамента ударился в религию и решил жить честно, но только хвост Малкехи прижали. Сейчас он носится по своим плантациям и конспиративным заявкам, на одном месте старается не сидеть. Что еще… Два сына у него, Гарри и Базз. Оба придурки, на мой лично взгляд, но с таким наследством вполне можно себе это позволить… Интересно, обрадуются они сестричке?
— Дон!
— Прости, Джерри. И вы, куколка, простите. Я старый циник, только и всего. Людей закатывали в бетон и за меньшие суммы…
