Написали ему письмо от председателя Федерации фотоискусства Рудольфа Крутицкого, что, мол, за выдающиеся заслуги ему присуждается высокое звание заслуженного фотохудожника России. Так он с этим письмом носился месяц, хвастаясь, всем кому не попадя его показывая. А потом Корольков как-то и говорит: «Давай Ивушкину правительственную телеграмму пошлем».
— Какую еще правительственную? — спрашиваю.
— Настоящую правительственную, на фирменном бланке.
Оказывается, у Володькиного отца друг детства занимал какой-то большой пост в верхах, в правительстве, и на праздники имел привычку присылать правительственные телеграммы с поздравлениями. Будь то день рождения, или 23-е февраля, или Новый год. На бланке так и было написано большими буквами «правительственная». Корольков приволок одну из старых телеграмм, отодрали старый текст, отпечатали на машинке новый, вырезали полосками, наклеили на бланк. А написали следующее: «Встречайте. Проездом на Международный фотографический форум. Поезд такой-то. Крутицкий».
Санька Ивушкин, который в то время вращался при «Белом доме», в роли «придворного фотографа», пробил машину, заказал гостиницу, на крыльях помчался на вокзал. Потом всем рассказывал, что битый час бегал вокруг пассажирского состава, прошерстил все вагоны, но так председателя и не встретил. Наверное, тот не смог приехать. Мы же с Володькой чуть ли не покатывались со смеху, дело-то было первого апреля.
— И не боитесь вы так шутить? — покачала головой Лика. — За такое и поколотить могли.
Кирилла уже несло, не остановить. Вдохновленный эмоциями на Ликином лице, он сыпал историей за историей.
— Послали нас в совхоз помогать. Зашли как-то от нечего делать в правление, а там, на подоконнике, какие-то бланки лежат стопкой. Взяли, заполнили и отослали знакомому парню, который в заезде перед нами был, написали, что он должен совхозу уйму денег. Если в такой-то срок не рассчитается, его имущество будет арестовано. После совхоза встречаю жертву, спрашиваю, как наша шутка удалась. А он отвечает: «Какая еще шутка?». Я ему проясняю ситуацию. А он и говорит, что уже год не живет по тому адресу, там мать его обитает одна. Хорошо, что вовремя сказали, а то бы ее Кондратий бы точно стукнул от такого известия.
— Это жестоко.
— Не воспринимай все так близко к сердцу, Ликусь. — успокоил ее Миша. — Кирилл же самая добрая душа на свете и все это знают. Даже если он и шутит над кем-то, то не со зла, а просто ради самой шутки. На него не сердится. Если бы ты знала, скольким людям он помог, тогда поняла бы меня.
— Хорош говорить обо мне в третьем лице, неприлично, в конце концов, — проворчал Кирилл.
За окном сгущались сумерки. Лика едва слышно вздохнула.
— Пора домой? — заглянул ей в глаза Миша.
Она кивнула.
— Пойду с Ксенией Карловной попрощаюсь.
— А можно и мне? Как-то некрасиво получается, я вроде в гости к ней в дом пришла, и даже не поздоровалась.
— Подождите, посмотрю, не спит ли она.
Кирилл поднялся с кресла и направился в комнату бабушки. Приоткрыл дверь и махнул рукой Лике.
— Заходите, не спит.
Лика нерешительно прошла вслед за Мишей. Улыбчивая женщина сразу понравилась ей. По глазам старушки можно было моментально понять, как они прожили жизнь. Есть старушки с глазами злыми и ожесточенными, есть с уставшими и печальными, есть с безразличными, а есть, как эта, со светлым и чистым взглядом, полным бесконечной доброты. Она отложила книгу, которую читала, приподнявшись на подушках, и сняла очки.
— Ксения Карловна, это Лика, — негромко произнес Миша.
— Здравствуйте, извините, что потревожили вас.
— Что вы, Лика! Я всегда рада гостям. Мишенька не так уже часто заходит к нам в последнее время, это просто замечательно, что вы пришли.
— Нам уже пора, Ксения Карловна, зашли попрощаться.
Миша нагнулся и поцеловал ее. Она прижала его голову к себе.
— Береги ее, — шепнула она.
Когда они вышли из ее комнаты, Миша сиял, словно получил благословение от самого важного в его жизни человека.
Глава 10
Весна набирала обороты, и все теплее становилось на улице. Очередные выходные пролетели так же быстро, как и все дни, проводимые Мишей с Ликой. И это воскресение прошло. Они медленно шли по тротуару, направляясь к автобусной остановке. Они не торопились. А куда торопиться? Лике вовсе не улыбалось возвращаться домой в атмосферу полного отчуждения и молчания. Анатолий стал часто задерживаться и ночевать у родителей, которые жили близко к его работе. А может, и не у родителей. Лика, если и задавалась таким вопросом, долго на нем не концентрировалась. Ей даже подспудно хотелось бы, что на полный разрыв пошел именно Анатолий. Так было бы легче. Но он на разрыв не шел. Он настаивал на сохранении брака. Зачем? Она так и не могла понять. Ради репутации? Ради матери? Ради чего? Защиту отложили на начало осени. Толик открыл новый метод апробации своего изобретения и непременно хотел включить результаты в свою окончательную работу. Любой другой защитился бы поскорее и занимался наукой дальше, но Толик решил представить свою работу, как настоящее открытие, а не диссертацию для галочки, и потому шел наперекор всем разумным советам.
Защита докторской была главным рубежом, преодоления которого Лика ждала с нетерпением. Ведь она согласилась не подавать на развод до защиты, не предполагала, что все так затянется. Иногда ей закрадывалась мысль, что Толик специально оттягивает, не хочет никаких решительных мер. Зачем ему жена, не принадлежащая ему ни душой, ни телом? Хотя, о теле он еще не знал. Наверняка, слухи дошли и до его ушей. Напрямую он никогда не спрашивал. Но и в спальню к ней не заходил.
Воскресные встречи становилось все мучительнее закачивать. Лика шла и искоса поглядывала на Мишу. Тоже, видать, нелегко ему все это дается.
Еще утром был такой веселый, что аж искрился. Она еще спросила, в чем причина веселья.
— Да вот связался вчера со Славкой, — улыбался Миша. — Подшутить решили с ним над одним знакомым парнем, моим бывшим одноклассником, Валеркой Герасимовым. Я на завод пошел работать, а Валерка после института на военную службу подался в ФСБ. Так вот, сидим мы вчера вечером у меня, кассеты гоняем, а тут звонок. Является Валерка собственной персоной, уже слегка поддатый. Говорит, что скучные такие, давайте, я домой сгоняю, банку домашнего вина притараню. Отвечаем живо, мы не против, дуй за винишком, продегустируем. Он умчался. Сидим ждем, час ждем, второй, третий…. Одним словом не дождались. Оказалось, он домой пришел и спать завалился, про нас забыл.
И Славка предложил, что за такие дела надо бы молодого лейтенантика наказать. Подумали и решили ему гневное письмо написать и приложить к нему майорский погон без звезды. Этот замурзанный погон «с пушками» у меня еще с детства неизвестно откуда в барахле с инструментами завалялся. Одним словом, написали письмо и вместе с погоном отправили ему бандеролькой. Вот почитай, чего наваяли, — Миша протянул Лике копию письма.
г. N-бург
июль 1998
