коленке. Билл немедленно испугался и схватил ее за эту самую коленку, чтобы поскорее растереть ушибленное место, – так он всегда делал, когда Мю ударялась чем-нибудь обо что-нибудь, так что движение было совершенно автоматическим.
Реакция учительницы превзошла все самые смелые ожидания. Истошно завизжав, Морин метнулась в сторону от нахальной руки. Если бы в той стороне была, как и положено, дверца, ничего бы страшного не произошло, однако дверцы боевой джип потерял лет пятнадцать назад. Морин ощутила, что летит в пропасть, завизжала еще громче, но Билл обладал отменной реакцией. Он молниеносно вытянул свою громадную ручищу, поймал девушку и привлек ее к себе. В результате Морин оказалась в его объятиях, и это странным образом подействовало на обоих.
Она совершенно точно узнавала эти объятия. Так, словно уже тысячу раз лежала на широкой груди, ощущая всем телом, как под кожей переливаются шары мускулов. Она узнавала запах его кожи – какой-то свежий, с цитрусовым оттенком одеколон плюс аромат свежескошенной травы, немного пыли, немного мускуса. Она едва удерживалась от того, чтобы обнять Билла за шею, прижаться щекой, закрыть глаза, не думать ни о чем...
Он совершенно точно не хотел ее отпускать. И ничего подобного не испытывал раньше. Девушка в его руках была такой маленькой, такой хрупкой, что он, кажется, всем телом слышал, как бешено бьется ее сердце. Чувствовал упругость ее маленьких грудей с твердыми бусинами сосков. Вдыхал незнакомый и волнующий аромат ее волос. Но главным было вот это ощущение хрупкости – будто птичку сжимаешь в руках и боишься неловким движением причинить ей боль, раздавить тонкие косточки... Тишину нарушил голос тетушки Мэг.
– Нет, определенно, Милли, твоя подруга напоминает мне меня в молодости. Я тоже не тратила времени на долгие ухаживания. Достаточно раз обнять мужчину и дать ему обнять себя – все сразу становится ясно. С Фрэнки она спрыгнула быстрее.
– Тетя!
– Миссис Риджбек!
– Я же не осуждаю! Я просто говорю – вылитая я. Приезжайте поскорее, милочка. Поболтаем перед свадьбой. Билл, не обижай ее. И дочке скажи, чтобы нрав свой укоротила.
Билл смущенно выпустил Морин и вцепился в руль. Морин отвернулась и уселась очень прямо, красная, словно дикий мак.
Так состоялось торжественное отбытие мисс Морин Килкенни на боевые позиции.
Всю дорогу до поворота на проселочную дорогу оба напряженно молчали. Перед поворотом Морин как раз решила, что молчание, затягивается и становится невыносимым, открыла рот, чтобы задать какой-то вопрос, – но в этот момент джип взревел и съехал с шоссе.
В принципе, дорога была сносной. Для лошадей – потому что лошади хорошо видят и чуют, а потому при ходьбе ставят ноги достаточно аккуратно. Кроме того, ноги лошади – это великолепный и подвижный механизм из эластичных связок и сухожилий. Амортизаторы старого джипа и при жизни не обладали достаточной упругостью, а уж теперь – и подавно. Машина ревела и рычала, оба седока подпрыгивали все выше и выше, и если Билл еще держался за руль и был достаточно тяжелым, то Морин практически вылетала из машины при каждом толчке. Темнота наступила кромешная, только фары джипа выхватывали из нее мечущиеся силуэты травы, кустов, иногда каких-то ночных зверьков, удиравших со всех ног от железного чудища, но в целом светлее не становилось.
Сквозь рев мотора Морин удалось прокричать:
– Ми... мистер... р... Сми... ми... т! Дава... ва... вайте поме... ме... дленнееее!
– Чего?!
– Притормозите!!!
– Ага. Сейчас.
Торможение джип тоже понимал по-своему. Он просто заглох. А через некоторое время и остановился.
Первые мгновения Морин просто наслаждалась тишиной и неподвижностью в пространстве. Потом медленно огляделась вокруг. Рядом вспыхнул неяркий свет фонарика. Лицо Билла Смита в этом снопе лучей выглядело жестким и медально четким.
– Виноват, мисс Килкати.
– Килкенни.
– Да. Мисс Килкенни.
– Давайте по имени.
– Чего? В смысле, что?
– Меня зовут Морин. Вас – Уильям.
– Билл.
– Хорошо. Значит, Билл – Морин. Он заведется еще раз?
Билл задумчиво покосился на железного коня.
– Не уверен. Вообще-то ему сто лет. То, что он ездит до сих пор, – уже подвиг.
– Отлично. Слава героям. А до ранчо далеко?
– Рукой подать. Миль семь. Можно срезать, тогда пять.
– Смеетесь? У меня босоножки.
– Это плохо. Здесь по ночам лучше не ходить в босоножках.
Морин немедленно поджата ноги и с подозрением взглянула на работодателя.
– Почему?
– Ну... всякие тут ползают...
– Тараканы?!
– Не, тараканы здесь не водятся.
– Слава богу! Остальное я могу пережить.
– Это хорошо.
– Что хорошо?
– Что вы не боитесь змей.
Морин молча залезла на сиденье с ногами. Зачем она согласилась приехать на эту свадьбу? Чего она не видела в этом Техасе?
Билл кашлянул.
– Да вы не волнуйтесь. Они ведь и сами боятся не меньше вашего, а слышат куда лучше. Заранее уползают подальше.
– Змеи глухи. Это научный факт.
Во как! Учительница! Ей виднее...
– В смысле ушей – да, глухие. Но они слышат, как бы сказать, всем телом. Ваши шаги отдаются у них прямо в зад... в смысле, они их чувствуют.
Повисла пауза. Морин тихо впадала в отчаяние, Билл – мрачнел.. Перспектива завести на ранчо учительницу из города оказалась куда менее приятной, чем, скажем, перспектива завести стадо австралийских страусов. Слишком много возни. И как на нее оставлять ранчо, ежели она такая беспомощная?
Чему вообще может эта городская пигалица научить Мюриель? Писать грамотно? На это и он сам сгодится. Такая девчонка ни за что не убедит попечительских теток, что Мюриель не нуждается в приюте по причине получения всестороннего образования и воспитания на дому.
– О чем вы думаете, мистер... Билл? Что зря со мной связались?
В ее голосе совершенно неожиданно прозвучала такая тоска, что Билл вздрогнул и упустил фонарик под ноги. Стукнувшись о какую-то железяку, тот погас, и Билл, сдавленно чертыхаясь, нагнулся, шаря руками вслепую. Нащупал фонарик, начал выпрямляться – и проехался щекой по ее ноге.
У Мэри Лу была самая гладкая кожа в мире, так он всегда думал. Разумеется, у маленькой Мю тоже. Кожа Морин напоминала кожу ребенка. Шелк, наверное, по сравнению с ее кожей – дерюга.
Это было обжигающее прикосновение. Морин даже не сразу поняла, что Билл проехался по ее ноге щекой, а потом это стало совершенно неважно. В крови полыхнуло такое пламя, что капли пота выступили
