маленькая Тамара останется там, где ей надлежит быть, с отцом, заслуженным человеком, главным врачом Сочинского института душевных болезней. Позже, когда девочка пройдет курс психотерапии, чтобы горе не вызвало у нее нервный срыв, они вместе развеют прах Веры над спокойным морем. Но пока Тамару следует пощадить…
В тот вечер старая домработница, открыв ему дверь, испуганно взглянула на него красными опухшими глазами.
– Я, ей-богу, не виновата, Петр Сергеевич! Она меня заставила. Я ничего не могла с ней поделать!
– Что ты бормочешь? – рявкнул он. – Ты все ей рассказала?! Я же велел дождаться меня!
– Я не говорила, Богом клянусь, ни слова не говорила! Она сама… сама откудова-то узнала! Только я трубку-то положила, а она и тут как тут, вся в слезах. «Я, говорит, нянюшка, все знаю. Мама умерла. Я говорила ей не ездить туда. А теперь мне уехать придется».
– Дура! – напустился на нее доктор. – Небось она подслушала!
– Да нет, нет, ей-ей! По-другому как-то узнала… По-страшному!.. Через час успокоилась и целый день ни слезинки боле не пролила. А перед тем, как спать ложиться, позвала меня и заставила… – Зарывшись лицом в передник, домработница выбежала вон.
Петр Сахвадзе прошел в детскую. Дочь мирно спала. У кровати стояли два больших упакованных чемодана, и поверх них сидел ее плюшевый медведь.
Дорога тянулась с одной стороны вдоль реки Бзыбь, а с другой – вдоль невысокой гряды под названием Бзыбский хребет, поросшей диким виноградом и папоротниками, бурлящей горными водопадами. В одном месте Тамара показала рукой на лесные заросли:
– Вон там пещера.
– А здесь, – заявила девочка, когда они проезжали какие-то развалины, – была крепость старого князя, предводителя нашего племени. Больше тысячи лет назад он охранял дорогу от врагов души, но подлые люди предали его и прогнали отсюда старейшин.
Потом они приблизились к берегу маленького озера, сиявшего чистейшей лазурью, несмотря на затянутое тучами небо.
– Озеро такое голубое, потому что дно у него из драгоценного камня, – пояснила Тамара. – Давно-давно старейшины добывали этот камень в горах и делали украшения. Но теперь он остался только под водой, и до него не добраться.
– Откуда она все знает? – пробормотал Петр себе под нос. – Ей же только пять лет, и она никогда в этих местах не бывала. Честное слово, впору и впрямь поверить васильев-ским бредням!
За гидростанцией мощеная дорога продолжалась, но женщина в магазине велела Петру искать неведомую боковую тропу, сразу за мостом сворачивающую на восток, вдоль основного русла Бзыби. Он потащился с черепашьей скоростью, тщетно сверля глазами густой лес. Наконец затормозил на краю обрыва и повернулся к Тамаре.
– Ну, видишь? Никакой дороги здесь нет. Ни одной тропки, что вела бы к твоей сказочной деревне. Мне сказали, поворачивать здесь, а куда поворачивать? Надо возвращаться.
Она прижала к груди плюшевого мишку и впервые со дня смерти матери улыбнулась.
– Как тут хорошо, папа! Они говорят, надо проехать еще немножко. Ну пожалуйста!
Скрепя сердце он поехал. И действительно, стена леса вскоре перед ними расступилась, открыв две неровные колеи, точно коридор, увитый плющом. Ни придорожного камня, ни указателя – заброшенная дорога вполне могла вести в никуда.
– Как я здесь проеду?! – воскликнул Петр. – Не на брюхе же ползти?
Тамара засмеялась.
– Нет, не на брюхе. Только надо тихонечко. – Она перебралась на переднее сиденье. – Нам с Мишей тут лучше видно. Поехали!
– Пристегни ремень, – вздохнул доктор.
Он сбросил скорость, повернул и целых два часа с опасностью для подвески тащился сквозь темный хвойно-буковый лес, то и дело натыкаясь на перекрытые гнилой гатью болота и бурлящие потоки с непрочными деревянными мостками, грозившими обвалиться под колесами «Волги». Затем они выехали на каменистое плато, нависающее над рекой головокружительным уступом. У Петра вся спина взмокла, а Тамара зачарованно глядела из окошка на клубящуюся внизу Бзыбь. Проползли еще километров тридцать пять по какому-то ущелью, причем оно все сужалось, приводя Петра в отчаяние. Неужели и в таких диких местах люди живут? Быть может, в густом лесу они пропустили поворот?
– Еще километр, – предупредил он дочь. – Если еще километр не увидим жилья – поворачиваю назад, слышишь?
Но дорога быстро выбралась из ущелья, и глазам их неожиданно предстала зеленеющая долина, как бы парящая в пространстве под прикрытием заснеженной горы высотой три с лишним тысячи метров, где и берет начало бурная Бзыбь. Дорога стала получше; высокие кавказские сосны охраняли ее, словно часовые. Теперь за невысокими каменными оградами виднелись участки возделанной земли, на пастбищах белели стада коз и овец. Петр проехал еще пятьсот метров и остановился в облаке пыли. Его уже поджидали люди – человек тридцать, – сбившись тесной кучкой.
Здесь вновь засияло солнце и воздух искрился животворной силой. Ослабев от усталости и напряжения, Петр бессильно откинулся на сиденье. От группы местных жителей отделилась величавая фигура и неторопливо приблизилась к машине. Очень высокий худощавый старик был одет в национальный костюм: черная каракулевая шапка, черный бешмет, сверкающие на солнце сапоги, белый шарф, обмотанный вокруг шеи, на поясе кинжал в серебряных ножнах с вправленными голубыми камнями. Приветливо улыбающееся лицо изборождено бесчисленными морщинами. Белоснежные усы и черные брови над глубоко посаженными, глядящими прямо в душу глазами. Вериными глазами.
– Добро пожаловать. Я – Селиак Ешба, прапрадед твоей покойной жены. Она покинула нас при печальных обстоятельствах. Но союз ее с тобой был счастливым и плодотворным, и я вижу, что ты, Петр Сергеевич, хотя, наверное, сам о том не ведаешь, человек одной с нами души и крови. Поэтому мы вдвойне рады тебя видеть.
Высунувшись из окошка машины, Петр тоже пробормотал какие-то приветственные слова. Потом отстегнул ремни – свой и Тамарин – и открыл дверцу. Селиак Ешба придержал ее, затем обошел машину, чтобы сделать то же самое для Тамары. Но девочка уже соскочила на землю, прижимая к себе медведя. В тот же миг дюжина ребятишек выскочила из-за спин взрослых с букетами осенних цветов, окликая ее по имени.
Она побежала им навстречу.
– Надя! Зураб! Ксения! Это я! Наконец-то я с вами! Ой, какие цветы! Так бы и съела их с голоду! Но сперва проводите меня вон в тот маленький домик, а то сейчас лопну!
Хихикая, дети увели Тамару.
Петр, белый как полотно, повернулся к Селиаку.
– Она знает их имена! Матерь Божья, она знает, как их всех зовут!
– У тебя необыкновенная дочь, – кивнул старик. – Мы будем беречь ее как зеницу ока. Не бойся, сынок. Я расскажу тебе все, что ты должен о нас знать. А теперь пойдем – освежишься и отдохнешь с дороги. Столы в твою честь и в честь твоей дочери Тамары уже накрыты.
Солнце клонилось к закату, когда старый Селиак, исполнявший роль тамады, провозгласил последний тост:
– За душу, переходящую от старых к молодым!
– За душу! – эхом откликнулись односельчане, поднимая стаканы.
Но вмешалась Дария Абшили, прабабка Тамары и главная распорядительница застолья:
– Стойте! Дети тоже должны выпить!
– Да-да, конечно! – подхватили все.
Дети, сидящие за отдельным столом на открытом воздухе и празднующие на свой лад, мгновенно притихли, подбежали и выстроились по обе стороны от Селиака. Прадед Валерьян Абшили, могучий мужчина лет семидесяти, обошел всех с бутылкой «Букета Абхазии»; последней плеснул в стакан Тамаре, которой отвели почетное место рядом со старейшиной. Селиак наклонился, поцеловал прапраправнучку в лоб, потом обвел присутствующих взглядом своих магнетических глаз.
