как далеко обогнали нас русские в гонке космических вооружений. Вот тогда-то Звездные Войны получат новое право на жизнь.
Большой Эл побелел как полотно.
– Так ты думаешь, будет война?
– Конечно нет. Просто новая оборонная инициатива. Обработаем «Макгиган», затем подчиним себе «Джи Дин Камберленд», строителей подводных лодок. «Кон электрик» тоже трещит по всем швам, поскольку японцы и китайцы перехватили у них всю бытовую технику, однако в восьмидесятые годы они были четвертым крупнейшим оборонным подрядчиком в стране. Не станет же Пентагон покупать ракеты в Азии.
– Мадонна! Ты не шутишь!
Стакан выскользнул из рук Большого Эла и беззвучно покатился по бежевому пушистому ковру. Но кардиостимулятор внутри торакальной полости немедленно приспособил сердечный ритм к повышенному содержанию адреналина.
– История показывает, что нет более надежного источника доходов, чем военно-промышленный комплекс, – невозмутимо продолжал Киран. – Но его необходимо подпитывать. На самом деле войны не хотим ни мы, ни Советы. Но это единственный способ как-то сдерживать внутреннюю напряженность. У нас высокий уровень безработицы и грандиозный национальный долг. У них извечная славянская тоска плюс хроническая нехватка продовольствия и товаров широкого потребления.
– А если ты ошибся? Если проект освоения Марса помирит нас с красными и разрядка опять будет набирать обороты?
– Тогда плакали наши денежки. – Киран широко улыбнулся. – Да не бойся, мы сумеем защитить капитал.
Большой Эл всю жизнь смотрел на зятя как на стихийное бедствие вроде сошедшей с гор лавины или ревущего торнадо… Вот такое же непонимание и страх читались и сейчас на лице старика. Но неожиданно оно прояснилось, и Большой Эл зашелся от хохота.
– Господи Иисусе! – ревел он. – Поглядим, как наш cazzomatto note 50 Фальконе скушает эту дулю!
Киран дотронулся до золотистого квадратика. На пороге появился помощник.
– Слушаю вас, сэр, – произнес Арнольд Паккала, а в уме, добавил:
– Мистер Камастра уже покидает нас, Арнольд. Попроси, пожалуйста, сюда Карло и Фрэнки. – Киран подошел к тестю, протянул ему руку. – Спасибо, что заглянул, папа. Завтра увидимся. Бетти Каролина просила меня привезти Шэннон к вам на ужин. Если будет настроение, можем подробнее обговорить новую финансовую политику.
Поддерживаемый с боков телохранителями, Большой Эл поднялся на ноги.
– Само собой. Завтра поговорим. – Он все еще удовлетворенно хмыкал, но избегал смотреть в глаза будущему боссу Чикаго. – Да, и прихвати два ящика марсалы – славная штука. Бывай, Кир!
О'Коннор повернулся к окну взглянуть на озеро. Яхты с любовниками уже не было. Тогда он направил луч на большое судно, идущее вверх по реке.
– Десять тридцать, – напомнил Арнольд. – Соединить вас с Хьюстоном?
На палубе один пассажир рассказывал другому скабрезный анекдот про генерального прокурора Иллинойса.
12
Милан, Нью-Гемпшир, Земля
Самый неудачный психологический эксперимент в его практике; от начала и до конца все не задалось.
Чертова джонка! Он взял ее напрокат, решив замаскироваться под рыбака, но не учел неполной осадки, отчего корпус дико стонал и скрипел, и вони от забившегося в щели протухшего зельца – не иначе, его использовали как наживку.
Чертова духота! На маленьком озере, окруженном со всех сторон летними коттеджами, совсем нечем дышать, и после четырех часов ночного бдения он взопрел, как в бане.
Чертовы комары! Совокупляются, мать их так, прямо у него на теле! То ли запах зельца их привлекает, то ли взмокший рыболов, но, кажется, все окрестное комарье облюбовало стоящую на якоре джонку для своих свиданий. А стоит пошевелиться – по всему озеру разносятся звуки, напоминающие хруст целлофана.
Чертова рыба! Жирненькие окуньки в надежде полакомиться нахальными комарами то и дело выпрыгивают из воды с таким оглушительным всплеском, что кровь стынет в жилах. Будь он настоящий рыбак, обилие рыбы привело бы его в экстаз. Но Фабиан Финстер, горожанин до мозга костей, глубоко ненавидел всякий спорт, а рыбу признавал исключительно в виде филе, слегка обжаренного в сухарях и обрызганного лимонным соком. Периодически, когда комариная любовь и рыбья охота доводили его до бешенства, он прекращал наблюдение, взнуздывал свои принудительные силы и давал несколько залпов по хищникам и жертвам. Рыба камнем опускалась на дно, поверхность озера усеивали сотни трупов с прозрачными крылышками, и минут на десять наступало спокойствие. Затем налетал новый рой, и окуньки сразу приходили в чувство.
Но самую большую трудность – прямо-таки головоломку – представлял сам объект наблюдения, говорящий и думающий по-французски. В бытность прорицателем он уже встречался с подобными сложностями, но там мысли на чуждом языке были обращены непосредственно к нему и ограничивались одной-двумя фразами.
Ох уж эта наживка!
ОТЦЕПИТЕСЬ, СВОЛОЧИ! ТРАХАЙТЕСЬ ГДЕ-НИБУДЬ В ДРУГОМ МЕСТЕ!
Вновь оставшись в одиночестве под лучистыми звездами, Финстер горестно вздохнул.
Беды его начались, как только он подступился к сопляку профессору по имени Дени Ремилард. О том, чтобы проникнуть за его экраны, не могло быть и речи. Финстер, не будь дурак, догадался, что метапсихолог мигом его засечет – только сунься. И решил подбирать крохи, падающие со стола, то есть обрывки «декларативной» телепатии, которые Ремилард адресовал друзьям и коллегам. Мысли свои он, правда, формулировал по-английски, но, Боже, что за мысли! Бедняга Финстер вконец запутался в лабиринте символов, логических образов, крылатых выражений и прочей дребедени. Если Дени и работает над чем-то представляющим угрозу (или, наоборот, выгоду) для начинаний О'Коннора, то нужны более компетентные мозги, чтобы это подтвердить. И Финстер предложил – а босс одобрил – косвенный путь расследования. Надо оставить в покое Дени и его Группу, пока не выявятся признаки хоть какой-то практической деятельности, а тем временем пощипать многочисленных родственников юного гения. Дай Бог, с миру по нитке он соберет сведения, которые помогут боссу определить свое отношение к Дени и Дартмутской группе.
Начал он с дядюшки in loco parentis note 51 молодого профессора, что служил администратором в шикарном курортном центре Уайт-Маунтинс. Как большинство людей, считающих себя стопроцентными американцами, Фабиан Финстер и не подозревал о франкоязычном меньшинстве населения Новой Англии. Дядюшка Роже, безобидный малый, говорил на беглом янки, но мысли его были невообразимой смесью французского и английского. Финстер поселился в отеле и, несмотря на комфорт и шикарную жратву, провел довольно утомительный месяц, копаясь в них. Но труды его были
