— Так, значит, вы рады меня видеть?
— О Господи, как ты можешь спрашивать! И как мне, во имя всего святого, теперь отправить тебя обратно? Ведь сейчас тебе повсюду грозит опасность, везде рыскают вооруженные люди. Я же отослал тебя в Греттон ради твоей безопасности. Сам я проводить тебя туда не могу. Я…
— Поэтому вы должны оставить меня при себе, как я и желала, — сказала она решительно. — Где же я могу себя чувствовать в большей безопасности, как не рядом с мужем?
— Крессида, мне предстоит сражаться за короля.
— Это будет скоро? — спросила она тихо.
Он кивнул головой.
— Нам известно, что Генрих занял солидное количество золота у французского короля. Известно также, что он отправился в Нормандию. Ежеминутно я жду сообщения от моих осведомителей, что он уже погрузился на корабли.
— Но ведь серьезная опасность королевству не угрожает? — воскликнула она с недоумением. — Военная сила на стороне короля, у Генриха лишь горстка бездомных повстанцев.
— Их больше, чем ты думаешь.
Он отпустил ее, и чуть было не начал ходить взад и вперед по комнате, как часто делал в минуты сомнений. Но тут он увидел, как изменилось ее лицо, и властно взял ее за руку.
— Твой отец, надеюсь, не дал себя вовлечь во все это?
Она покачала головой.
— Недавно приезжали два посланца от Риса Эп Томаса, но отец поклялся, что не примет никакого участия в открытом бунте; скорее он предоставит в распоряжение его величества тех немногих людей, какие у него есть.
Мартин нахмурился.
— Лучше бы он позаботился об обороне своих поместий. Была бы возможность, я тотчас отправил бы тебя к нему.
— А если Генрих вторгнется со стороны Уэльса?
Тяжелые веки Мартина широко открылись, и она заметила, как странно сверкнули его глаза.
— У тебя есть основания так думать?
— Нет, разумеется, нет. Просто… просто говорят, что Эп Томас союзник сэра Джона Стрэйнджа и Джаспер Тюдор был графом Пембрукским. Если Уэльс смотрит на Генриха как на своего вождя…
— Он не больше уэльсец, чем король, — возмутился Мартин. — Готов держать пари, Ричард лучше говорит по-валлийски, чем Тюдор. Да ведь Генрих и выглядит как француз, всю свою юность он провел во Франции и опирается только на французское золото и поддержку.
Она протянула вверх руку и дотронулась до его щеки.
— Вы боитесь, Мартин? Это так на вас не похоже.
Он печально улыбнулся.
— Как и король, я буду достаточно уверен в успехе, когда мы выступим, и будем знать, чего следует ожидать, но моя работа — изучать все эти постоянно меняющиеся сведения, и мне совсем не нравится то, что я читаю.
— Вы боитесь измены?
— Да. — Это единственное слово прозвучало зловеще. — После Тьюксбери Англия жила в мире, не считая мелких тревог и стычек, но люди способны рисковать многим ради земли и привилегий, а ланкастерцы вечно всем недовольны. К тому же, как тебе хорошо известно, народ будоражат гнусными сказками о вероломстве короля, и неясная судьба принцев висит на нем тяжелым грузом.
Крессида сжала губы.
— Но вы не верите, что король способен…
— Нет, нет. Мне это известно лучше, чем кому-либо другому, однако, по вполне понятным причинам, Ричард не хочет разглашать правду об этом, особенно сейчас, даже ради того, чтобы не потерять доверие сомневающихся подданных. Он боится за безопасность мальчиков.
Крессида вздрогнула. Она слишком ясно представила себе, в какой опасности окажутся принцы, если Генрих Тюдор женится на их сестре и таким образом заявит о своем праве на престол.
Мартин опять притянул ее к себе.
— Кажется, мне теперь ничего иного не остается, как самому оберегать тебя. Конечно, обстановка меня очень тревожит, не стану отрицать, но все же мне будет гораздо спокойнее, если в такое время ты будешь рядом со мной. Ладно, раз уж ты здесь, засажу тебя за работу: будешь штопать потрепанные знамена и вести хозяйство.
Она с сожалением покачала головой.
— Боюсь, мои руки не в ладу с иголкой, это подтвердит и Алиса, а дом ваш ведется, насколько я могу судить, безукоризненно. Просто ума не приложу, чем бы я могла быть вам полезной.
Он громоподобно расхохотался.
— Ах, вы этого не знаете, вот как, миледи? Хорошо же, очень скоро я обучу вас всему, что мне требуется.
Он снова расхохотался, отчего не только щеки ее, но и шея и грудь покрылись краской.
— Я постараюсь быть прилежной ученицей, милорд.
Только оставшись в своей комнате одна, в ожидании, когда Мартин снова к ней вернется, она вспомнила, что даже не заглянула в письмо от леди Элизабет.
Письмо оказалось совсем коротким, но достаточно теплым, так что у Крессиды сразу полегчало на душе.
Письмо было адресовано «Леди Крессиде, графине Рокситер, от леди Элизабет Плантагенет. Писано в Шерифф-Хаттоне июня четырнадцатого дня 1485 года от Рождества Христова».
Крессида поспешно спрятала письмо туда же, где оно лежало прежде, — в часослов, подаренный королем. Печать на послании не была сломана, по крайней мере, так казалось, но весь тон письма, в самом деле, был осторожен, и полной уверенности в том, что читано оно лишь ее глазами, у Крессиды возникнуть не могло.
Читал ли король письмо племянницы? Крессида так не думала, полагая, что он не стал бы наносить удар по ее вере в его скромность. Во всяком случае, Крессида не желала, чтобы Мартину стало известно о том, что она все еще поддерживает связь с леди Элизабет. Их дружба всегда была яблоком раздора между нею и ее мужем, и сейчас, когда она видит по всему, что он жаждет ее любви, ей совсем не хотелось, чтобы это вновь встало между ними.
Когда Мартин, наконец, появился, Крессида сразу заметила, что он по-прежнему обеспокоен.
— Еще какие-то новости, милорд? Он покачал головой.
— Нет… по крайней мере, ничего существенного. Один из моих соглядатаев прибыл час назад. Он информирует меня о передвижениях некоторых лордов, в чьей лояльности я сомневаюсь… впрочем, ничего серьезного, что внушало бы нам тревогу, пока не происходит.
Он посмотрел на жену, и лицо его прояснилось. Ее ночное одеяние из розовой парчи раскрылось, и ненасытному взору Мартина представились ее груди с розовыми сосками, круглые и крепкие, будто спелые яблоки, которые сами просятся, чтобы их сорвали. У нее был плоский и упругий живот, но бедра уже становились восхитительно округлыми, свидетельствуя о расцветающей женственности. Он, торопясь, сбросил с себя одежды и жадно притянул ее к себе.
