— Но когда он явился ко мне прошлой ночью, он был пьян до бесчувствия!
Аббатиса подняла бровь:
— Не много нашлось бы новобрачных, которые ждали бы так долго и не напились.
Кэтрин опустила глаза на свои руки, комкавшие юбку.
— Когда он заявился ко мне в таком виде, я сразу вспомнила Рейберна.
Она оставила в покое свою юбку и подняла голову, встретившись глазами с аббатисой.
— Я не смогу жить как прежде. Не смогу. Я приехала, чтобы просить вашего позволения постричься в монахини и остаться здесь.
Аббатиса похлопала ее по колену. Подобрев голосом, она спросила:
— Фицалан был жесток с вами, моя дорогая?
Кэтрин покачала головой.
— Но я боялась, что будет.
Аббатиса вздохнула.
— Мэри Кэтрин, вы не можете наказывать Фицалана за грехи вашего первого мужа.
И еле слышно добавила:
— Да накажет его Господь. Вы понимаете, что Фицалан для вас сделал? — продолжала нажимать аббатиса. — Что стало бы с вашим мальчиком, если бы вы оказались в Тауэре?
— И что же? — спросила Кэтрин.
— Джейми у вас забрали бы. Так как у вас нет близких родственников по мужской линии, его отдали бы на попечение людей, которых он не знает, людей, для которых забота о сыне предателя была бы тяжким бременем.
Кэтрин не хотела этого слышать.
— Фицалан мог бы отослать вашего сына прочь. Вместо этого, как вы сказали, он был очень добр к вашему мальчику. — Аббатиса произнесла это тоном крайнего недовольства. — Если вы не считаете это величайшим даром, вы просто безрассудны. Вы знаете, что вам следует делать, — заключила аббатиса. Это не был вопрос. — Возвращайтесь к вашему мужу, просите прощения и выполняйте обеты, данные перед лицом нашего Господа.
Аббатиса налила в бокалы еще вина и дала Кэтрин время подумать над своими словами. Когда церковный колокол оповестил о начале службы третьего часа,[1] Кэтрин подумала, что разговор окончен. Но аббатиса не отпустила ее.
— Так как вашей доброй матери нет с нами, чтобы дать вам совет… — Аббатиса заколебалась, видимо, не находя слов. — Я уверяю вас, что не все мужчины подобны Рейберну.
Аббатиса прочистила горло и начала снова:
— Вам сейчас трудно поверить, но многие женщины находят счастье в супружеской постели. Это может… приносить радость. — Когда она похлопала Кэтрин по руке, глаза у нее были влажными. — Вы должны позволить себе открыться навстречу такой возможности.
Тишину аббатства внезапно нарушил стук копыт, послышались нестройные мужские голоса. Обе женщины бросились к окну, выходящему во внутренний двор, чтобы узнать, чем вызвана суматоха.
Кэтрин перестала дышать.
— Это лорд Фицалан.
Фицалана сопровождало с полдюжины всадников, но Кэтрин видела только его. Двор, казалось, ходил ходуном, когда он кругами ездил по нему, поднимая на дыбы коня, высоко вскидывающего голову. Он был без головного убора. Утреннее солнце подчеркивало суровые линии его лица и горело в прядях его бронзовых волос.
Уильям, должно быть, почувствовал, что за ним наблюдают, потому что он посмотрел вверх с таким свирепым выражением, что Кэтрин схватилась за руку аббатисы. Спешиваясь, Уильям не спускал с нее глаз. Бросив поводья своему человеку, он решительно направился ко входу.
Жалобный звук вырвался из горла Кэтрин. Она заметалась, ища, куда бы скрыться.
— Сюда.
Аббатиса быстро отступила к противоположной стене и открыла узкую дверцу, спрятанную за панелями.
— Ждите в церкви, пока я не пошлю за вами, — сказала она, торопя Кэтрин. — Молитесь, чтобы Господь дал вам силы исполнить свой долг и мудрость быть благодарной за его благодеяния.
Кэтрин едва успела скрыться, как в дверях появился Фицалан. Прежде чем остановить взгляд на аббатисе, он зорко оглядел комнату.
Вслед за ним появилась монахиня, державшаяся подальше от него.
— Госпожа аббатиса, я пыталась остановить его и спросить, по какому делу он здесь, но…
— Все в порядке, сестра Матильда, — сказала аббатиса, рассматривая высокого мускулистого мужчину, заполнившего собой дверной проем. — Если это лорд Фицалан, то я ждала его появления.
Запоздало вспомнив о хороших манерах, Фицачан сделал глубокий поклон.
— Госпожа аббатиса, я лорд Уильям Невилл Фицалан. Надеюсь, вы простите меня за вторжение.
Временно оставив его слова без внимания, аббатиса послала вторую, трясущуюся от страха, монахиню за коврижками и сладким вином. Так как правила приличия не позволяли ей оставаться наедине с мужчиной, она сделала знак сестре Матильде сесть в дальнем углу комнаты, откуда монашке трудно было бы слышать их разговор.
Только после этого она указала Фицалану на один из красивых резных стульев, которые она привезла в аббатство из дома. Она позволила себе некоторые удобства в комнате, где принимала гостей из внешнего мира.
Аббатиса испытывала немалое удовлетворение, наблюдая, как ее черная одежда усмиряет самых могущественных мужчин. Фицалан не был исключением. Ему было явно не по себе — и не потому, что он плохо умещался на стуле.
Она подавила улыбку. Теперь, примчавшись сюда, он явно не знал, что делать дальше. Он сжимал и разжимал пальцы, как если бы собирался заговорить. Этот жест был ей знаком. Ее муж относился к той же породе мужчин, которым слова давались труднее, чем действия.
Она дала ему помучиться, наслаждаясь этим до такой степени, что позднее ее ожидало раскаяние. Когда служанка принесла вино и коврижки, она нарочито медленно налила вина гостю и себе.
— Вы проделали нелегкий путь с самого раннего утра, — наконец произнесла она с притворным сочувствием. И указала на коврижки: — Я думаю, у вас не было времени позавтракать.
Испытывая все большую неловкость, он потер шею. Ей было приятно видеть, что он понимает ее недовольство тем, как он ворвался в ворота и нарушил мирную жизнь аббатства.
— Коврижки еще теплые, — настаивала она.
Он, давясь, проглотил две штуки — то ли из вежливости, то ли от голода — и запил их вином. Ей явно следовало бы поручить выпечку кому-нибудь другому, не сестре Катрине.
Не видя причин медлить дольше, она спросила:
— Вы знаете, что ваша жена появилась здесь с просьбой позволить ей постричься в монахини и остаться у нас навсегда?
— Экономка сказала мне, — признался он.
Его лицо покраснело самым жалким образом. Она вдруг почувствовала к нему симпатию. Едва взглянув на него, она отметила, что он красив. Пострижение в монахини не лишило ее зрения.
— Если зашла речь об аннулировании брачного контракта, можно предположить, что ваши отношения были не такими, какими они должны были быть.
Фицалан поперхнулся и как будто пытался заговорить, но она движением руки остановила его.
— Я поняла это из того, что Кэтрин появилась здесь среди ночи в сопровождении одного лишь старого слуги.
Фицалан, казалось, помертвел. Еще один обнадеживающий знак. Теперь он скорее всего понял, что его поведение прошлой ночью напугало его жену сильнее, чем он предполагал.
— Я знаю, что напугал ее, — довольно легко признался он, — но, клянусь, я никогда бы ее не обидел.
— Я говорю это не к тому, чтобы упрекать вас, лорд Фицалан. — Это было лишь отчасти неправдой.
