– Можете ехать домой, – не глядя на них, с кажущимся безучастием проговорил сержант.
Девушка бросила на него последний взгляд, исполненный признательности, и повела мать к выходу.
Дорога к дому заняла, казалось, целую вечность. Дочь усадила Мэри в седло перед собой и крепко держала за талию. Ее пугала лихорадка, сотрясавшая хрупкое тело матери. Казалось, что с каждым шагом лошади силы покидают мать, и девушка изо всех сил пришпоривала Малышку, сбивчиво шепча:
– Мама, мамочка, мы едем домой, дома все наладится… Я сделаю для тебя горячий бульон, и тебе станет лучше, пожалуйста, верь мне.
Она не знала, кого пытается успокоить, себя или ее.
Наконец они приехали домой. Мэри всегда была сильнее духом, нежели телом. Сейчас она совсем исхудала и ослабла, и дрожала даже под шерстяным одеялом перед ярко горящим камином. Ночью кашель раздирал ее тело. Дочь выбивалась из сил, убирая бедлам, созданный солдатами, готовя отвары и бульоны, разжигая камин в безрезультатных попытках согреть Мэри. Ничего не помогало, больная ела совсем мало, и лихорадка не покидала ее. Даже во сне призраки не отставляли ее в покое, она металась и стонала, а испуганная девушка пыталась успокоить ее:
– Спи, мама, здесь нет никого. Завтра тебе станет лучше.
– Мне страшно! – услышала она однажды ночью. – Мне всегда так страшно!
Приблизившись к кровати, девушка увидела, что глаза матери широко открыты, она смотрит в пустоту и повторяет:
– Им так легко убить тебя. Стоит нажать на кнопку, и мы все умрем. Мир взлетит на воздух… Мир взлетит на воздух. Мы умрем в огне.
– Это лихорадка, мама, тебе жарко. Здесь нет огня, посмотри, камин потух. – Девушка заливала тлеющие угли, протирала лоб матери влажной губкой. – У тебя жар.
– Жар…. Жар убивает всех, всех. Я должна помочь! Я должна! – Она отталкивала руки дочери, пытаясь встать. – Это моя вина, что они все умирают, но я же не знала! Я не хотела мира такой ценой!
Девушка нежно удерживала больную, умоляя ее:
– Пожалуйста, ложись, тебе необходим отдых! Больше всего ее пугали разговоры матери о смерти.
Свет керосиновой лампы становился бледнее, в комнату входили тени. Угли в камине потрескивали, заставляя ее вздрагивать.
– Это моя вина! Моя!
Мать продолжала метаться по постели.
– Ш-ш-ш-ш-ш… Засыпай, – мягко уговаривала ее дочь.
– Но мы просто хотели мира! – Внезапно голос Мэри окреп. – Люди устали от войны. Я не знала, что придется платить за мир такую цену!
Она продолжала бормотать что-то, но дочь уже не могла разобрать слов. Девушка вновь обтерла ее влажной губкой, чтобы сбить температуру, положила на лоб холодное полотенце. Женщина затихла. Дочь, измотанная бессонными ночами, сидела у ее изголовья, периодически смачивая полотенце. Она была в полудреме.
Керосиновая лампа вспыхнула и потухла. Девушка понимала, что надо вновь зажечь ее, но не могла заставить себя пошевелиться. Тлеющие угли в камине освещали комнату зыбким красноватым светом. Их свечение завораживало, притягивало взгляд. В сумрачном состоянии, между сном и явью, девушке казалось, что на нее смотрят чьи-то глаза-звезды.
– Прости, что так и не дала тебе имени. – Она вздрогнула, услышав ровный мамин голос. – Ангел назовет тебя.
Девушка заморгала, стряхивая последние остатки дремы. Глаза матери были широко открыты, в них отражались горящие угольки. Дочь взяла ее за руку.
– Я возвращаюсь в Сан-Франциско, у меня там остались незавершенные дела.
– Когда ты поправишься, мы поедем вместе. Я найду лошадей для нас, и мы…
Мэри покачала головой.
– Нет, мне уже пора. Ты последуешь за мной, когда сможешь.
Она смотрела сквозь дочь куда-то вдаль.
– Я знаю, будет новая война. Ты должна предупредить жителей Сан-Франциско об угрозе, о том, что «четырежды генерал» приближается.
Теперь ее лихорадочно блестящие глаза проникали в самое сердце девушки. Сжимая ее руку, мать твердила:
– Обещай, что ты пойдешь в Сан-Франциско и поможешь им… Обещай!
– Я обещаю, мама. Но ты пойдешь со мной, вот толь-, ко поправишься, и мы…
В этот момент дом наполнился золотым светом, как будто огромный солнечный зайчик заглянул в пыльное окно. Девушка поднесла руку к лицу и, щурясь, увидела, что мать скидывает с себя одеяло, встает с кровати и идет на звук, похожий на хлопанье огромных крыльев. Дочь однажды слышала такой, только во много раз тише, спугнув на болоте цаплю. Сияние стало невыносимо ярким, и она зажмурилась.
Открыв глаза, девушка оглянулась. Сквозь мутные стекла пробивался бледный свет пасмурного утра. На кровати лежала мертвая женщина, закутанная в одеяло. Черты заострившегося лица чем-то напоминали ее мать, и она внимательно изучала его. Да, сходство есть, но это не Мэри, не ее глаза, не ее губы. Мэри ушла в Сан-Франциско за Ангелом, дочь точно это знала. На минуту ей показалось, что на подушке сверкнуло золотое перо, оброненное небесным созданием, но стоило протянуть руку, и оно растворилось, оказавшись
