разбита и кровоточила, пришлось кое-как перевязать ее платком. Немного отдышавшись, вестница беды закинула рюкзак на невредимое плечо и начала долгое, очень долгое путешествие к пирамидам Города.
ГЛАВА 7
Тигр был художником. Для своего искусства он выбрал самый совершенный объект – человеческую кожу. При помощи тонких игл и тату-машинки, мурчащей, как котенок, которому чешут ушко, он наносил прекраснейшие картины на тела всех желающих.
Много лет назад, сразу после Чумы, во время кислотного путешествия, украшенного причудливыми видениями, Тигр бросил взгляд на зеркало. Гладкая поверхность отразила его лицо, на котором солнце, проникающее в комнату через разноцветные венецианские окна, начертило строгие геометрические узоры. Без малейших колебаний он схватил машинку и сделал диагональные линии вечными.
Но вообще Тигру больше нравилось работать на других людях, свое тело он разрисовывал, только когда долго не мог найти добровольцев. За тот год, что Лили, рыжеволосый скульптор, прожила с ним, на ее спине пышно зацвели дикие растения – лютики, колокольчики, ромашки, ирисы и люпины. Цветущие плети обвивали ее лопатки, на пояснице притаились незабудки. Издали буйство цветов сливалось и образовывало картины – ирисы становились глазами, розовые бутоны – сосками, а плети – очертаниями груди. Сад скрывал портрет самой Лили, обнаженной, улыбающейся чуть неуверенно.
После того как Тигр закончил картину, Лили его бросила. Она жаловалась друзьям, что никак не может понять – любит ли он ее или пустые участки ее бледной кожи, которые служат для него идеальным холстом. Тигру не удалось удержать ее. Вопрос – любишь меня или мою кожу? – озадачил его. Конечно, он любил ее кожу, но за то, что она является частичкой самой Лили. Смотря на возлюбленную, он видел рисунки, пока спрятанные за поверхностью. Его искусство могло сделать их видимыми. Художник подозревал, что Лили испугалась, увидев его картины, потому что они чересчур громко кричали о ее сущности. Тигр слишком хорошо знал эту женщину, и она струсила, сбежала. Сомнения, которые он так и не смог внятно развеять, отдалили ее, сделали чужой.
После разрыва с любимой Тигр обратился к своему телу, разрисовав его там, где только мог. Левую руку украшали пересекающиеся геометрические узоры, для ног он выбрал ритуальные узоры маори. На животе множество ящериц переплетались и шевелились, когда он дышал.
Поскольку Тигр был правшой и не мог доверить своего тела никому, его правая рука оставалась нетронутой. Однажды утром он заметил темные линии, проступающие на нежной белой коже внутренней стороны запястья. Сначала линии были еле видны, как небольшой синяк, и он пытался отмыть их. Безрезультатно. Кожа зудела, как незажившая татуировка.
На следующий день линии начали темнеть, проступили очертания слова. Тигр редко использовал слова в своих произведениях, но это ему определенно нравилось. Буквы темнели с течением дней, между ними появились алые розы с черными шипами. Художник часто подолгу любовался своей новой татуировкой, шепча про себя краткое слово, вмещающее в себя так много:
– ВОЙНА.
Перед ней по мосту шли призраки – рождающиеся в тумане над заливом бледные видения, которые в клочья рвал ледяной ветер. Луна бросала на них обманчивый тревожный свет сквозь туман. Чайки, устроившиеся на ночлег между перекладинами моста, тревожно хлопали крыльями и пронзительно кричали при их приближении. Девушке во всем виделись дурные предзнаменования. Она споткнулась о разломанный асфальт, но удержала равновесие, потревожив при этом раненую руку. Боль пульсировала в голове, путая мысли. Странница передохнула минуту и, превозмогая себя, продолжила свой путь.
Ее лицо горело, и даже капельки тумана не могли охладить его. Вокруг тонкими сиплыми голосами шептались призраки. Девушка видела огни, танцующие в тумане, очертания лиц, которые таяли, стоило в них вглядеться. Иногда белые фигуры тянули к ней руки, пытались схватить, удержать, но стоило сделать шаг вперед – и они исчезали, превращаясь в бесплотный клубящийся дым. Но девушка не давала себя обмануть, она твердо знала, призраки – не просто мокрый воздух, это реальность, которая изгнала из Города ее мать.
Она брела, потеряв счет времени, вслушиваясь в собственные шаги, когда тишину разорвал пронзительный звук, похожий на вопль огромной раненой птицы. Жуткий крик повис в тумане. Секунда – и она прячется за перилами моста, сжимая нож, готовая к отпору. Все стихло, но девушка не спешила покинуть свое укрытие. Двигаясь медленно, она достала арбалет из рюкзака, зарядила его, морщась от боли, сжала нож в свободной руке и осторожно сделала шаг вперед.
Туман клубился в лунном свете, и девушка вновь услышала скрипучий звук, на сей раз сопровождающийся звонким постукиванием, как будто по жестяной крыше забегали сотни крыс со стальными коготками. Пауза, затем жуткий скрежет, как будто стальной клинок засовывают в металлические же тесные ножны. Напрягшись, она пыталась вычислить источник странного шума, замирая в тишине и подкрадываясь, когда звуки возобновлялись.
На горизонте, где туман чуть рассеялся, забрезжили первые лучи солнца, и девушка смогла наконец различить темный прямоугольный дорожный знак. К нему были подвешены странные предметы, раскачивающиеся на ветру. Озадаченная, она подошла ближе и смогла рассмотреть их, что, однако, ни на каплю не приблизило ее к пониманию, для чего могла бы предназначаться странная конструкция. Обычный домашний эмалированный бак крепился к знаку толстой металлической цепью. Эмаль уже облупилась, и поверхность бака была изъедена ржавчиной. Сей предмет домашнего обихода окружал богатый ассортимент металлической утвари, как-то: потускневшие латунные тарелки, меч с выгравированными надписями на незнакомых языках, множество вилок, металлические пружины и еще куча всякой всячины, которая скрипела, стучала, дребезжала на ветру и, очевидно, произвела все те жуткие звуки, напугавшие девушку.
Она отошла на шаг, рассматривая чудное сооружение, и вновь подивилась, кому пришло в голову соорудить такое и, главное, зачем. Вилка ударила по баку, произведя дребезжащий звон, и девушку передернуло. Обойдя знак, девушка поспешила по дороге к невидимым пока домам Города.
Центр Города: серый свет падает на серые здания. Нет, не верно, здания не все серые, но тусклое освещение крадет краски даже у яркого кирпича. Ветер с залива играет голубиными перьями, заставляя их кружиться над мостовой в причудливом танце. Сорняки растут в расщелинах асфальта, но пасмурное утро украло и их краски тоже. Девушка прошла мимо старого «мерседеса», заглянув внутрь. Когда-то роскошная кожаная обивка подрана, из нее торчат сор и плесень, вскормленная все тем же туманом, тянущим свои щупальца в разбитые окна.
На улицах пустынно. Пока странница встретила лишь черную кошку в дверном проеме, фыркающую на туман. Девушка прислушивалась к звуку собственных шагов в полной тишине. Разбитые окна, как глаза мертвецов, ревниво следили за каждым ее шагом. Дома – огромные глыбы бетона и стекла, с пятнами лишайника и птичьего помета – поднимались ввысь, бросая вызов небу. Последние этажи были скрыты туманом, поэтому ей казалось, что здания бесконечны.
