тишина, и Майкл медленно открыл дверь и ахнул.
— О боже мой!.. Где же… где?!.
В квартире не осталось ничего. В буквальном смысле. Все столы, стулья, шкафы, все картины и даже цветы в горшках — все куда-то исчезло. Кладовка стояла открытой, и там не было ни постельного белья, ни одежды Нэнси, а с вешалки в прихожей пропала ее ветровка из клетчатой шотландки. Впрочем, не было ни самой вешалки, ни стойки для зонтиков из гнутого дерева, которую Нэнси по дешевке купила на какой-то распродаже. В кухне осталась только плита. Исчез даже холодильник, а там, где он когда-то стоял, виднелись лишь четыре круглые вмятины на светлом линолеуме.
— Господи Иисусе, Нэнси!.. — воскликнул Майкл и вдруг почувствовал, что уже давно плачет и горячие слезы стекают по его лицу.
Несколько минут он стоял неподвижно, потом словно опомнился и, выскочив из квартиры, помчался вниз, на первый этаж, где жил управляющий. Майкл барабанил в дверь до тех пор, пока она не приоткрылась на ширину дверной цепочки и в щели не показалось встревоженное лицо старика- консьержа.
Старик сразу узнал Майкла и, откинув цепочку, открыл дверь пошире. Вежливая улыбка застыла на его лице, когда Майкл схватил его обеими руками за воротник и, вытащив в коридор, в бешенстве затряс.
— Где ее вещи, Каловски? Где все? Что ты сделал с ее картинами? Продал? Взял себе? Куда все подевалось, отвечай!
— Какие вещи? Какие картины? Кто… О нет, нет, я ничего не брал! Они приехали недели две назад и все забрали. Они… — Старик не договорил; он трясся от страха, а Майкл — от ярости.
— Кто это «они»?!
— Я не знаю. Мне позвонили и сказали, что квартира освобождается, потому что мисс Макаллистер… — Тут он увидел следы слез на лице Майкла и замялся. — Ну, в общем, — продолжил он наконец, — мне сказали, что в ближайшие дни квартира освободится. Через день ко мне зашли две женщины, по виду — сиделки. Они забрали кое-какие мелочи, а буквально на следующее утро за остальным приехал грузовик из «Гудвилла»[2] .
— Сиделки? Какие сиделки? — удивился Майкл. В голове у него было так же пусто, как в квартире Нэнси. — И при чем здесь «Гудвилл»? Кто им звонил?
— Я не знаю… Во всяком случае, эти женщины были одеты в белое, как сиделки или монашки. Они почти ничего не взяли — только небольшую сумку с вещами и картины. Все остальное увезли люди из «Гудвилла». Я ничего себе не взял, честное слово… Я бы не стал этого делать, мистер Майкл. Нэнси была очень хорошая девушка, и мне очень жаль, что…
Но Майкл уже не слышал окончания фразы. Выпустив лацканы потертой куртки консьержа, он, пошатываясь, спустился по лестнице и вышел на улицу. Старик с жалостью смотрел ему вслед. Бедняга, размышлял он. Должно быть, парень только что узнал…
Выйдя на улицу, Майкл остановился. Ему было совершенно некуда идти.
«Откуда медсестры узнали, где живет… жила Нэнси? — подумал он неожиданно. — Кто им сказал? Должно быть, кто-то в больнице. Но как они посмели сделать это? Как они посмели украсть ее картины, ее немногочисленные украшения и безделушки? И кто вывез мебель? Кому она могла понадобиться?»
Стервятники!.. Майкл в сердцах сплюнул. Если бы он застал их здесь, он бы им свернул шеи!
Потом ему в голову пришла новая мысль, и Майкл махнул рукой показавшемуся из-за угла такси. Может, что и выйдет, размышлял он, садясь в машину и стараясь не замечать разламывающей голову боли, которая словно тисками сдавила виски.
— Где здесь ближайший гудвилловский магазин?
— Чего-чего? — Водитель жевал раскисшую сигару, и, судя по его виду, ему было плевать на все магазины в мире.
— Магазин «Гудвилл». Торговля уцененной одеждой, подержанной мебелью и прочим. Знаешь?
— Знаю, как не знать. — Таксист подумал, что пассажир вовсе не выглядит настолько бедным, чтобы покупать старье в комиссионках, но промолчал. В конце концов, какое ему дело, если у парня есть чем платить за проезд?
До магазина «Гудвилл» было всего пять минут езды, но свежий ветер, бивший в лицо Майклу из опущенного окна, помог ему прийти в себя и справиться с потрясением, которое он испытал, когда застал квартиру Нэнси пустой. В те минуты он испытал настоящий шок. Это было все равно что попытаться нащупать у себя пульс и обнаружить, что твое сердце давно перестало биться.
Но теперь Майкл, по крайней мере, держал себя в руках. Когда такси остановилось напротив магазина, он поблагодарил водителя и, вручив ему двойную плату, ступил на тротуар. У дверей «Гуд-вилла» он, однако, остановился. Майкл еще не знал точно, готов ли к тому, чтобы увидеть вещи Нэнси стоящими в пыльном и темном торговом зале с прицепленными к ним ценниками. Возвращаясь в квартиру Нэнси, Майкл хотел увидеть все таким, как было когда-то, но теперь… Да и что он будет делать, если обнаружит знакомую мебель в этом магазине? Выкупит и поставит у себя? А что потом?..
И все же он вошел в магазин, чувствуя себя совершенно сбитым с толку и смертельно усталым. Никто не бросился к нему на помощь, и Майкл принялся бесцельно бродить по узким проходам, оставленным между облезлыми креслами, продавленными диванами и обшарпанными холодильниками. Эти осиротевшие вещи будили в нем тяжелое чувство, но он продолжал пристально вглядываться в них, ища хоть что-то, что могло бы напомнить ему о Нэнси.
На осмотр магазина Майкл потратил довольно много времени, но так и не увидел ни одного знакомого предмета. Вскоре он осознал, что тоскует не по вещам, а по девушке, которая когда-то ими владела. Только она одна способна была заставить этот хлам жить. Без нее любой столик или кресло были просто предметами обстановки, которые почти ничем не отличались от десятков других диванов, столиков, тумбочек. Увы, Нэнси ушла навсегда, и теперь, даже если бы Майкл нашел что-то из ее вещей, они уже никогда бы не стали для него родными.
От этих мыслей слезы снова показались на глазах, и Майкл поспешно вышел на улицу.
На этот раз он не стал ловить такси, а просто медленно пошел куда глаза глядят. Инстинктивно Майкл придерживался верного направления, с каждым шагом приближаясь к центру города, однако в голове у него не было ни одной связной мысли, а сердце словно обратилось в холодный, мертвый камень. Казалось, что пока он словно лунатик бродил в полутьме вонючего торгового зала, его жизнь кончилась. Во всяком случае, теперь Майкл окончательно осознал, что с ним произошло и как невосполнима его потеря.
И, стоя под светофором в ожидании зеленого света, хотя на самом деле ему было глубоко плевать, сменится ли когда-нибудь красный сигнал зеленым, и думая обо всем этом, Майкл словно бы отключился и потерял сознание.
Он очнулся через несколько минут. Его перенесли на пыльный жесткий газон, а вокруг уже собралась небольшая толпа зевак. Прямо над Майклом склонился грузный полицейский и пытливо заглядывал в глаза.
— Оклемался, сынок?
Коп был совершенно уверен, что этот молодой парень не пьян и не под наркотиками, но уж больно он был бледен. «Быть может, — подумал полицейский, — он болен или ослаб от голода?» Впрочем, на нищего он не был похож.
— Д-да, все в порядке, — ответил Майкл слабым голосом. — Спасибо… Я только недавно выписался из больницы и, похоже, переоценил свои силы.
И он неуверенно улыбнулся, хотя лица стоявших вокруг людей продолжали нестись в стремительном хороводе, сливаясь друг с другом. К счастью, коп скоро разобрался, что происходит, и велел зевакам расходиться. Потом он снова повернулся к Майклу.
— Сейчас я вызову патрульную машину, — сказал он. — Они подбросят тебя до дома.
— Да нет, не беспокойтесь. Я дойду…
— До первого столба. — Полицейский хмыкнул. — Может, тебя лучше отвезти обратно в больницу, сынок?
— Нет, только не туда! — запротестовал Майкл.
— Хорошо, тогда мы отвезем тебя домой. — Полицейский сказал что-то в маленькую портативную рацию, потом присел на корточки рядом с Майклом. — Вот, сейчас подъедут, — сказал он. — Ты долго
