Остановившись у самого мольберта, Питер неожиданно покачал головой:
— Я не могу принять это, Мари. У меня и так уже много твоих фотографий… Если ты будешь дарить мне свои лучшие работы, тебе нечего будет выставлять.
— Но фотографии — это одно, а картина — совсем другое, — возразила Мари. — Она означает, что я в самом деле начинаю возрождаться. Ведь ты и сам отлично знаешь, что все это время я просто не могла рисовать. И еще… Этот мальчик когда-то очень много для меня значил. А теперь я хочу, чтобы он был у тебя. Пожалуйста, не отказывай мне… В глазах Мари заблестели слезы, и Питер, торопливо шагнув к ней, крепко ее обнял.
— Спасибо, Мари. У меня… у меня действительно нет слов. Это… это замечательная картина. Ты слишком добра ко мне.
Мари прижала пальцы к его губам.
— Ш-ш, молчи, ничего не говори, — прошептала она и крепче прижалась к нему. — Не надо…
Глава 20
— Помоги мне, пожалуйста, застегнуть платье… — Грациозно изогнувшись. Мари повернулась к Питеру спиной, и он невольно замер, залюбовавшись ее гладкой, светлой, как слоновая кость, кожей.
— Я бы скорее расстегнул его… — пробормотал он, отчего-то смутившись.
— Но-но-но!.. — Она предостерегающе нахмурилась, но тут же прыснула, и Питер рассмеялся тоже.
В смокинге он выглядел очень торжественно. А на Мари было длинное черное платье с широким лифом, сужающимися рукавами и пышной юбкой, сшитой из тонкой материи, сквозь которую просвечивал ее изящный силуэт. Платье было дорогое, но самое главное — оно очень шло ей, и Питер был по- настоящему потрясен, когда она прошлась перед ним своей летящей походкой.
— Не хочется тебя расстраивать, — сказал он, как только дар речи снова вернулся к нему, — но на выставке все будут смотреть только на тебя, а не на твои работы.
— Вот как? — переспросила Мари. — Неужели они так плохи?
— Нет, просто ты слишком хороша. — Питер снова рассмеялся и поправил галстук. Элегантные, оба в приподнятом настроении, вместе они смотрелись просто потрясающе.
— Скажи, они все развесили так, как ты хотела? — спросил он. — Я знаю, что должен был спросить раньше, но я как-то…
Сегодня он проснулся в восемь утра, но Мари уже не было — она отправилась в галерею, чтобы убедиться, что все готово к выставке.
Мари, в последний раз поправляя что-то в своем платье, терпеливо улыбнулась ему, словно ребенку.
— Конечно, дорогой, они все сделали в точности по моим указаниям. И все благодаря тебе. У меня такое ощущение, что ты пригрозил Жаку самыми страшными карами, если что-то вдруг будет не так… — Владелец галереи Жак Монпелье был старым и очень близким другом Питера. — Этак я скоро избалуюсь и стану капризничать, как настоящая звезда.
— Ты и есть звезда. Во всяком случае, так ты должна думать и держаться соответственно. Это важно. Впрочем, в твоем случае это не обязательно — твои работы говорят сами за себя и говорят громко. Не услышать их может только глухой…
— Слепой, — машинально поправила Мари.
— Да, разумеется. В общем, извини за каламбур, сама увидишь…
И она действительно увидела и услышала тоже. Отчеты о ее выставке, появившиеся в газетах на следующий день, превозносили Мари до небес и называли «молодую фотохудожницу из Сан-Франциско» бесспорной кандидаткой на звание «Открытие года». Все обозреватели единодушно пророчили ей «большое будущее» и даже намекали на то, что вскоре любителей художественной фотографии ждет еще одна выставка «талантливых и ярких работ» мисс Адамсон.
Читая за утренним кофе эти хвалебные панегирики в ее адрес, Питер и Мари посмеивались, но в глубине души оба были очень довольны.
— Ну что, говорил я тебе? — спросил Питер, который был счастлив едва ли не больше, чем сама Мари. — Сегодня ты проснулась звездой. Настоящей звездой!
— Ты с ума сошел! — Мари со смехом отмахнулась от него. — Какая из меня звезда?! Я так, звездочка… — И она с размаху опустилась к нему на колени, смяв «Сан-Франциско курьер».
— Ничего, вот увидишь: уже на следующей неделе ты не будешь знать, куда деваться от заказов и предложений. Агенты со всей страны будут названивать тебе днем и ночью!
— Ты сошел с ума, Пит, — смеялась она. — Ну, будет один-два звонка, и то хорошо!
Но, как оказалось, Питер был не так уж не прав в своих прогнозах. Уже в понедельник ей начали звонить агенты и владельцы галерей из Лос-Анджелеса, Чикаго и Нового Орлеана, и Мари неожиданно обнаружила, что слава ей не так уж неприятна. Чувствовать себя популярной несколько непривычно, но каждый телефонный звонок доставлял ей искреннее удовольствие, ибо открывал перед нею новые перспективы, и она с интересом выслушивала все поступавшие предложения. Получила Мари и несколько заказов на свои работы, которые хоть и не сулили больших денег, могли способствовать росту ее известности.
Но эта идиллия продолжалась не так уж долго.
В тот вторник, когда раздался телефонный звонок, Мари как раз сидела в переоборудованном под фотолабораторию чулане и проявляла пленки. Время было обеденное, и она решила, что это звонит Питер — накануне они договорились, что он свяжется с ней и уточнит, когда они смогут встретиться. На вторую половину дня у него была назначена важная деловая встреча, которая могла затянуться, и запланированный поход в ресторан таким образом переносился на совсем уж поздний вечер, но Мари была отчасти даже рада этому — после выставки она получила столько заказов, что могла бы безвылазно просидеть в лаборатории несколько дней.
— Алло? — спросила она, снимая трубку кончиками пальцев. Рука у нее была еще мокрая: выйдя из чулана, она сполоснула руки от реактивов, но высушить не успела.
— Это мисс Адамсон?
— Да, это я… — Голос в трубке был Мари смутно знаком, и приготовленная для Питера улыбка быстро исчезла с ее лица. — Что вам угодно?
— Прошу меня простить, но… Дело в том, что в мой прошлый приезд в Сан-Франциско я познакомился в универмаге с некоей мисс Адамсон. Я покупал рождественские подарки… замшевую дорожную сумку, помните?..
Звонивший смутился и замолчал, и Мари тоже долго молчала. Теперь она узнала этот голос. Бен Эйвери, черт бы его побрал!.. Но как он сумел ее разыскать? И зачем она могла ему понадобиться?
— …Скажите, это были вы или я ошибся? Мари хотелось сказать «нет», но зачем? Почему она должна лгать ему? Неужели она боится?
— Возможно, что и я. И что из этого следует? Бен вздохнул с облегчением.
— Значит, мы с вами, можно сказать, знакомы. Я звоню вам по делу, мисс Адамсон. Я видел ваши работы в галерее Монпелье на Пост-стрит. Они произвели на меня очень сильное впечатление — на меня и на мою спутницу мисс Таунсенд тоже…
Мари неожиданно почувствовала острый приступ чисто женского любопытства. Фамилия Таунсенд ничего ей не говорила, но она сразу догадалась, что именно ей Бен покупал замшевый саквояж. «Вот бы посмотреть на нее», — неожиданно подумала Мари, но ничего не сказала. Увы, в данном случае ей была уготована пассивная роль.
Обреченно вздохнув, она придвинула ногой стул и опустилась на него.
— Я рада, что они вам понравились, мистер Эйвери.
— Вы даже запомнили мою фамилию?! — удивился Бен.
О боже!.. Мари поняла, что допустила промах.
— У меня хорошая память, мистер Эйвери. В особенности на имена. И даты, — добавила она неожиданно.
— Я вам завидую. У меня память — просто как решето, и это, поверьте, мне очень мешает. В бизнесе, которым я занимаюсь, бывает чрезвычайно важно помнить, с кем, когда и почему ты встречался или
