— Да. Он приходил в галерею к Жаку. Они хотят, чтобы я сделала несколько работ специально для их проекта. Я отказалась.
— Он… узнал тебя?
— Нет.
— И ты ему не сказала? Почему?
Мари подумала, что момент, чтобы рассказать Питеру о сделке, которую она заключила с Марион Хиллард, наконец-то настал, но настал слишком поздно. Коварство матери Майкла и ее собственная слабость больше не имели значения.
— Это ничего бы не изменило. Прошлое… прошло.
— Ты уверена?
— Да. Именно поэтому я и еду в Бостон.
— Тогда я рад. — Он улыбнулся, но сразу же снова нахмурился. — А твое путешествие, случаем, не имеет никакого отношения к Майклу Хилларду?
Впрочем, Питер знал, что нет. Завтра днем у него с Майклом была назначена личная встреча.
Мари отрицательно покачала головой.
— Нет. Не в том смысле, в каком ты думаешь. Моя поездка имеет отношение к моему прошлому, и только. И она касается одной меня. Это, пожалуй, все, что я сейчас могу тебе сказать.
— Что ж, это твое решение, и я должен относиться к нему соответственно. Ты взрослый, самостоятельный человек.
Он сказал это спокойно, без всякой обиды, и Мари нежно поцеловала его в щеку.
— Спасибо, дорогой.
Потом Питер ушел. Он чувствовал, что Мари нужно побыть одной.
Ночью Мари спокойно спала, и даже утром, когда она отвозила Фреда в клинику, она не испытывала никаких сомнений. Мари твердо знала, что она делает и зачем, и ни секунды не сомневалась, что поступает правильно.
В аэропорту она была за час до регистрации. Самолет на Бостон вылетел точно по расписанию, и в шестом часу пополудни Мари уже ступила на землю Новой Англии. У нее был соблазн отправиться в дорогу немедленно, но потом она решила, что лучше отложить задуманное на утро следующего дня. В аэропорту Мари взяла напрокат машину и заодно забронировала себе билет на обратный рейс.
Из аэропорта она поехала в ближайший мотель и сняла номер на ночь. Ни заезжать в Бостон, ни звонить кому-то из прежних знакомых ей не хотелось. Да у нее и не осталось здесь никаких знакомых.
Нэнси Макаллистер перестала существовать, а Мари Адамсон была в этом городе чужой. В ее возвращении в Бостон было что-то нереальное, словно она наяву вернулась в призрачные интерьеры давнего сна, во всех подробностях отпечатавшегося в памяти, но, окунувшись в прежнюю жизнь и глотнув знакомого воздуха, Мари не испытывала ни печали, ни сожаления, ни ностальгии. Она вернулась сюда, чтобы одним ударом уничтожить тот сон, который так долго преследовал и мучил ее.
Глава 31
— Доктор Грегсон!..
— Да? В чем дело?.. — рассеянно отозвался Питер, поворачиваясь к секретарше.
Он только что говорил с Мари — она позвонила ему из аэропорта, чтобы попрощаться. Ее поездка в Бостон продолжала тревожить его, однако, уважая ее чувства, Питер больше не упоминал о своих сомнениях. И все же он никак не мог отделаться от беспокойства. Мари должна была вернуться уже завтра, но он чувствовал, что сможет вздохнуть свободно только тогда, когда снова увидит ее.
Не без труда оторвавшись от своих невеселых размышлений, Питер поднял голову.
— В чем дело? — спросил он.
— Вас хочет видеть некий мистер Хиллард, — объяснила секретарша. — Он утверждает, что вы ждете его. С ним трое его сотрудников.
— Пожалуйста, пригласите, — сказал Питер, делая над собой усилие.
На самом деле он никого не хотел сейчас видеть, в особенности — Майкла, однако тут же подумал: а почему бы и нет? Надо бы и ему взглянуть на этого субчика. Со слов Мари Питер знал, что нынешний президент корпорации «Коттер-Хиллард» совсем молод. «Он мог бы быть моим сыном. По крайней мере — по возрасту», — неожиданно подумал Питер и скривился от подобного предположения. Интересно, приходили ли Мари подобные мысли?
Посетители тем временем вошли в его кабинет, и встреча началась. Представители «Коттер-Хиллард» хотели знать мнение Питера по некоторым проблемам, связанным со строительством медицинского центра. Этот проект поддерживали самые блестящие врачи Сан-Франциско, и Питер уже успел убедиться в том, что их советы и рекомендации учитываются со скрупулезной точностью. Не было никаких сомнений, что корпуса медцентра будут возведены в идеальном с точки зрения микроклимата месте, что они не нанесут никакого ущерба окружающей среде и что их архитектурные особенности будут в точности соответствовать их лечебному предназначению.
У Питера практически не было замечаний по проекту. Единственное, что он предлагал, это изменить соотношение лечебных и административных помещений в том здании, где должно было разместиться отделение пластической хирургии. Что касалось других корпусов, то здесь Питер доверял рекомендациям коллег, поэтому, механически отвечая на задаваемые ему вопросы, он получил возможность исподволь наблюдать за Майклом Хиллардом.
Майкл не казался Питеру серьезным соперником, хотя он был молод, привлекателен и уверен в себе. Единственное, что беспокоило Питера по-настоящему, это его почти сверхъестественное сходство с Мари во всем, что касалось силы характера, внутренней энергии, решительности и даже чувства юмора. Эти двое были действительно созданы друг для друга, и осознание этого вдруг заставило Питера почувствовать себя третьим лишним.
Довольно долгое время он просто наблюдал за Майклом, а сам отделывался односложными ответами, если кто-то из гостей обращался непосредственно к нему. О чем говорилось в его кабинете, Питер едва ли понимал — он весь сосредоточился на том, чтобы приспособиться, свыкнуться с объективной реальностью, на которую он столько времени закрывал глаза.
Потом он снова подумал о том, зачем Мари уехала в Бостон и почему именно сегодня. Действительно ли она собиралась решительно порвать последнюю нить, связывающую ее с прошлым, или, напротив, она поехала туда, чтобы поклониться тому, что не давало ей окончательно расстаться с Майклом.
И, наверное, впервые за эти два года Питер задумался о том, имеет ли он право вмешиваться. Может ли он встать между ними? Наблюдая за Майклом, Питер все отчетливее видел перед собой Мари такой, какой она была до катастрофы. Майкл служил сейчас живым воплощением всей ее прошлой жизни и тех черт ее характера, которых Питер не знал, не понимал и не желал понимать. Для него она никогда не была Нэнси Макаллистер, и он хотел только одного — чтобы она оставалась той Мари, которую он знал и любил и которую он заново создал своими собственными руками.
И до недавнего времени она оставалась для Питера только Мари Адамсон, но теперь он прозрел и увидел перед собой совсем другого человека, который — словно слова, написанные симпатическими чернилами, — проступал сквозь безупречные черты Мари. Проступал, сливался с ними, образуя что-то третье — не прежнюю Нэнси, не знакомую ему Мари, а кого-то другого, совершенно нового и незнакомого, и Питер вдруг понял, что все это время он вел войну, в которой не мог победить, и что теперь ему остается только склониться перед неизбежным и принять свое поражение.
И дело здесь было не только в Мари, вернее — совсем не в Мари. Как и она, Питер тоже сражался со своим прошлым, стараясь отнять у него то, что когда-то потерял. В Мари было очень много от женщины, которую Питер продолжал любить, и он дорожил этими черточками, напоминавшими ему о Ливии, едва ли не больше, чем тем новым человеком, которого он вернул к жизни при помощи скальпеля, донорской кожи, современных шовных материалов и своего искусства хирурга.
Питеру вдруг пришло в голову, что, возможно, он не имел права поступать с Мари подобным образом. Нет, не с Мари, а с Нэнси. Еще никогда за всю свою карьеру он не позволял себе столь свободно обращаться с внешностью пациента. Но, с другой стороны, Питер был ее единственной надеждой — кроме него, ей не на кого было рассчитывать, не на кого положиться. И он не только сделал ей новое лицо, но и стал для нее всем в жизни… Всем, кроме одного, а именно этого Питеру хотелось сейчас больше всего.
