двери. На пороге кабинета он задержался и, обернувшись, одарил Питера широкой улыбкой.
— Спасибо! — крикнул он и исчез.
Глава 32
Мари проснулась на рассвете и некоторое время лежала в кровати, думая о том, как прекрасно жить. Просто жить. Она чувствовала себя уже почти свободной. Оставалось сделать последнее маленькое усилие, и она будет вольна, как ветер.
Странно, что та по-детски наивная клятва, которую они с Майклом произнесли над зарытыми в песке голубыми бусами, так крепко и так надолго связала ее, но она, наверное, была сама в этом виновата. Ведь любое обещание имеет над человеком власть лишь до тех пор, пока сам он намерен сдерживать слово.
Завтракать Мари не стала, лишь выпила две чашки крепкого кофе и отправилась в путь на арендованной в аэропорту машине. По ее расчетам, дорога туда и обратно должна была занять часа четыре. К полудню она вернется в мотель, перекусит, заберет вещи и поедет в аэропорт. В Сан-Франциско она прилетит ранним вечером и, возможно, еще застанет Питера в клинике. То-то будет ему сюрприз! Он так волновался из-за ее поездки и проявил такое бесконечное терпение, что заслуживал самой щедрой награды!
Выехав на шоссе, Мари продолжала думать о Питере. Ей было немного совестно за то, что в отношениях с ним она больше брала, чем отдавала. Мари искренне хотела бы дать ему больше, но… Что ж, может быть, все изменится, когда она вернется во Фриско. А может быть, все дело в том, что она…
Но Мари побоялась додумать эту мысль до конца. Что за чушь, в самом деле! Ведь она любит Питера, любит, а это самое главное.
По сторонам шоссе расстилались до боли знакомые сельские ландшафты Новой Англии, но Мари почти не обращала на них внимания. Черная, напоенная влагой земля; серые голые деревья, на которых только начинали набухать почки; реки и речушки, петляющие между голыми глинистыми берегами, — все это говорило лишь о прошедшей зиме, а не о весеннем расцвете новой жизни, и Мари невольно подумала, что эта земля — словно и она сама — как будто тоже была мертвой и только теперь начинала пробуждаться.
Часы показывали половину десятого, когда Мари миновала поворот на Ревери-Бич. Сюда они с Майклом приезжали на ярмарку, и она почувствовала, как сердце екнуло в груди, но сознание того, что прошлое нельзя вернуть никакими усилиями, помогло Мари справиться с грустью. Твердой рукой она направила машину на проселок, который, петляя, тянулся вдоль побережья. Еще несколько минут езды, и Мари увидела знакомый залив.
Остановившись на обочине дороги, Мари некоторое время сидела неподвижно, потом вышла из машины и стала медленно спускаться к берегу. Она вовсе не чувствовала себя усталой — просто немного нервничала, как нервничаешь и волнуешься перед началом каждого большого дела. Об отступлении Мари даже не думала. Отказаться от задуманного значило навсегда оставить свою жизнь, свои надежды на счастье погребенными под гранитным валуном на этом пустынном берегу.
Даже издалека Мари хорошо различала и деревья, и границу прибоя, и даже темные холмики выброшенных на берег водорослей. Два года назад, укрытая от взгляда густой листвой, эта маленькая бухточка выглядела очень уютной, сейчас же залив казался голым, открытым всем ветрам. Серая вода накатывалась на белесый песок пляжа, а кочки, на которых они когда-то сидели с Майклом, лишь кое-где были покрыты редкой травой.
Мари долго смотрела на эту бухту и эти деревья, которые были унылы и молчаливы, как будто знали всю ее историю, ее тайну. И вместе с тем они словно звали ее к себе как что-то родное, близкое, и Мари медленно пошла вперед. Но с каждым шагом в ней росло и крепло ощущение отчужденности. Этот берег и эти деревья больше не принадлежали ей, как не принадлежало ей все, что она когда-то знала и любила. Мари Адамсон была здесь чужой.
На берегу она снова остановилась, потом медленно повернулась к серому валуну, который одиноко торчал посреди пляжа, словно надгробный камень. Он и был надгробьем над могилой Нэнси Макаллистер и ее любви. Камень никуда не делся, он остался на прежнем месте — тяжелый, равнодушный, холодный, покрытый тонкой коркой осевшей на него морской соли. Да, здесь все осталось как было, и только они с Майклом стремительно двигались в противоположных направлениях, с каждой минутой все больше удаляясь друг от друга, уходя в иные, не соприкасающиеся между собой миры.
Несколько минут Мари стояла перед камнем, словно собираясь с силами. Наконец она наклонилась и, уперевшись ладонями в холодную, шершавую поверхность, с силой толкнула его. Камень нехотя накренился, и Мари, с трудом удерживая его в наклонном положении, подобрала какую-то щепочку и стала ковырять влажный песок, ища то, что когда-то было здесь спрятано.
Но бус не было, и Мари выпустила валун, чтобы перевести дух. Отдышавшись, она снова сдвинула камень и копалась в песке до тех пор, пока не убедилась, что бус здесь нет. Кто-то забрал их.
Мари выпрямилась и вытерла со лба выступившую испарину. Что же ей теперь делать?
— Ты не получишь их, — сказал у нее за спиной знакомый голос, и Мари быстро повернулась.
Майкл!.. Он стоял в двух шагах от нее, и глаза его были полны слез.
— Ты не получишь эти бусы, — повторил он. — Они не твои. Они принадлежат другой женщине — той, которую я любил, которую я помнил все эти два года…
Майкл остался на месте, не сделал попытки подойти ближе.
Он полночи прождал ее здесь. Выйдя от Питера, Майкл помчался в аэропорт и купил билет на коммерческий спецрейс, который доставил его в Бостон через полчаса после того, как приземлился самолет Мари. Впрочем, если бы пришлось, он готов был бегом бежать за ней хоть в Бостон, хоть на край земли.
Майкл поднял руку, и Мари увидела у него на ладони знакомые голубые бусы, на которые прилип влажный песок. От этого ей тоже захотелось плакать, и она несколько раз судорожно сглотнула.
— Я поклялся, что никогда не скажу тебе «прощай», Нэнси. И я сдержал слово.
Он смотрел ей прямо в глаза, но Мари выдержала его взгляд.
— Ты даже не пытался отыскать меня.
— Мне сказали, что ты умерла.
— А я пообещала, что не буду искать встреч с тобой. За это мне должны были дать новое лицо. Я согласилась на это только потому, что была уверена — ты обязательно найдешь меня. Но тебя все не было и не было, и я…
— Я бы обязательно нашел тебя, если бы знал. А ты… ты помнишь то, что обещала мне?
Мари закрыла глаза и впервые за много-много месяцев заговорила не голосом Мари Адамсон, а голосом Нэнси Макаллистер, который Майкл так любил:
— Я клянусь, что никогда не забуду ни о том, что отныне лежит под этим камнем, ни о том, что это означает.
— И ты… ты не забыла? — Голос Майкла сорвался. Он подумал о мучительных двух годах, которые они провели вдали друг от друга.
Мари открыла глаза и улыбнулась:
— Нет, я не забыла, хотя очень старалась.
— А теперь? Ты вспомнишь об этом теперь? Знаешь, Нэнси, я…
Он не смог продолжать. Шагнув вперед, Майкл заключил Нэнси в объятия и крепко прижал к себе.
— О боже, Нэнси, как я люблю тебя! Я любил тебя все это время и жалел только о том, что не умер вместе с тобой. Нет, я умер, умер в тот самый момент, когда узнал, что ты… что тебя…
Но Нэнси ничего не отвечала. Она только плакала, вспоминая долгие месяцы, полные беспросветного одиночества, тщетного ожидания и горького, как полынь, отчаяния. И она тоже прижимала его к себе, словно ребенок, который крепко сжимает любимую игрушку, чтобы никогда с ней не расставаться.
Наконец она тряхнула головой и улыбнулась сквозь слезы.
— Я тоже люблю тебя, милый, — прошептала она. — Я верила, знала — ты найдешь меня.
— Послушай, Нэнси… То есть Мари… Он запнулся, и они оба рассмеялись, потом Майкл снова стал серьезным.
— Ты согласишься стать моей женой? На этот раз у нас будет настоящая свадьба, с музыкой, цветами, с гостями…
